Мир закрытых дверей

Микхайлов С. А.

– Феликс, а также ты и ты – быстро в зал!

Затем доктор развернулся и крикнул Алене:

– И ты тоже иди за мной!

И вся компания, во главе которой шел Феликс, опережая доктора Брюсера буквально на шаг, устремилась в общий зал. Иван переждал опасный момент в своей укромной нише, удостоверился, что все ушли, вылез из тени и быстрыми, мягкими шажками подбежал к порогу заветной комнатушки.

И вот парень оказался внутри. На потолке горела единственная лампочка, из-за чего в помещении царствовал сумрак и всюду были разбросаны прислуживавшие ему

тени. Посреди комнаты стояла кровать-тележка, на которой под белой простыней покоилось тощее тело, и только лысая голова выглядывала смуглым пятном. У стены громоздился шкаф с колбами и пузырьками. Пахло лекарствами. Иван уже давно привык, что в клинике всюду витал дух медицинских снадобий, но от здешних бутылочек воняло особенно сильно.

Голова бедняги напоминала жуткий грим из фильма ужасов: мертвенно-бледная кожа, вся в морщинках и темных пятнах, была натянута на череп, закрытые глаза казались слипшимися навек, торчавший треугольник носа посвистывал при каждом выдохе. Ивану сделалось неловко и не по себе. Он даже хотел развернуться и уйти, но внезапно мертвецкая голова пошевелилась, бледно-розовые губы дернулись, нарисовалась ротовая щель и через нее прорвались с хрипом два слова:

– Кто здесь?

Иван стоял, стиснув зубы, и, как околдованный, смотрел на лежавшего перед ним страдальца.

Тогда человек дернул головой еще раз и медленно открыл свои отяжеленные складками веки. Взглянул бездонной чернотой своих зрачков на Ивана и спросил:

– Ты кто?

– Я… – начал говорить Иван, не зная, что сказать. – Я здесь проходил мимо…

Человек приподнял голову и шире раскрыл глаза.

– А, синяя пижама!… – прохрипел он.

– Да, синяя пижама, – согласился Иван.

– Значит, ты не доктор, не санитар и не черт?

– Да, я не доктор, не санитар и не черт, – сказал Иван. Последнее слово невольно заставило его улыбнуться. Но то была какая-то грустная и мрачная улыбка.

– А зачем ты здесь? – прозвучал следующий вопрос.

И в ответ Иван пробормотал, путаясь в словах:

– Мне сказали, что здесь в палате лежит человек, который был где-то там наверху и многое может рассказать о том другом мире, который находится где-то там наверху…

Человек мигнул глазами, как птица.

– Когда-то меня звали Петрович… – проговорил он.

– Петрович, – шепотом повторил Иван. Но человек все слышал:

– Теперь это не важно. У меня теперь нет имени. У меня теперь нет ничего, кроме больной, тяжелой головы.

Он попытался еще выше приподнять эту самую больную и тяжелую голову, силясь всем одеревенелым телом и морщась от страданий.

– Нет, нет, не надо! – воскликнул чуть было не в полный голос Иван.

Упав затылком на подушку, человек выдохнул:

– Это все лоботомия!

И в этот миг Иван вздрогнул, потому что он знал, что такое лоботомия.

– Эти гады раскроили мне череп, – продолжал говорить человек. – Они препарировали мои мозги, чтобы я все забыл. Но я ничего не забыл. Зато потерял свое тело и теперь могу лишь немощно пошевелить головой и руками. Ах, эти чертовы врачи!

Ивану

сделалось совсем дурно. Недопереваренный обед, брыкаясь, подступил к горлу. "Дышать!" – приказал себе парень и глубоко вдохнул, раздвинув грудь. И в желудке бурление вскорости успокоилось, но легкие наполнились дурными запахами лекарственной химии.

– Так кто же ты на самом деле? – спросил человек, которого когда-то звали Петровичем.

Иван выдохнул и заговорил:

– Я, как бы это сказать, тоже пленник больницы. Я пострадал за любовь к одной очень красивой девушке, на которую положил глаз один очень могущественный чиновник из кабинета министров. И вот он через своих людей запрятал меня сюда, чтобы разлучить с возлюбленной.

– Любовь! – сказал Петрович.

– Да только мне сейчас и здесь не до любви… – произнес Иван.

– Любовь!… – снова пробормотал Петрович и как бы улыбнулся – хоть его сложенные галочкой губы выглядели коряво, но Иван понял, что Петрович улыбнулся.

– Чувствуешь, как здесь пахнет галоперидолом? – спросил Петрович.

– Здесь стойкий запах каких-то лекарств, – сказал парень.

– Это галоперидол.

– А от него могут быть галлюцинации? – зачем-то спросил Иван.

– Не знаю. Но психику он давит конкретно. Ах, эти гадкие врачи!

Иван почувствовал, что пришло время задать свой главный вопрос, и потому робко произнес:

– А это правда, что где-то там наверху существует еще один мир?

– Истинная правда, – ответил Петрович.

– Расскажите тогда что-нибудь об этом мире, пожалуйста. Если вас не затруднит, конечно.

– Хорошо, я расскажу. Но ты должен мне пообещать, что выполнишь мою маленькую просьбу – это будет сущая мелочь.

– Обещаю, – согласился Иван, не заподозрив подвоха.

– Хорошо, – сказал Петрович и улыбнулся все так же коряво, потому что улыбаться по-другому ему не позволяли его распотрошенные и изуродованные нервы.

Иван стоял рядом и ждал. И хотя он всегда воспринимал слышанные рассказы о чудесном верхнем мире как некий удивительный комикс, который граффитчики пытались нарисовать на неподходящих для того стенах, но теперь парень был в смятении и сомневался: "А вдруг над городским потолком в толще твердой вселенной и вправду существуют другие воздушные пустоты, до которых можно добраться?"

– Ты что-нибудь знаешь о верхнем мире? – спросил Петрович, прервав молчание.

– Ничего конкретного и правдоподобного, – ответил Иван. – Мне рассказывали, что там якобы нет потолка…

– Небо! – Петрович выдохнул с каким-то неимоверным порывом радости, как со стороны показалось Ивану.

– Что, что? – спросил парень.

– Я говорю – небо!

– А что это такое?

И в этот миг лицо Петровича сделалось беспечно-озорным, как у совсем маленького, головастого ребенка.

– Ты не знаешь, что такое небо? Разве тебе не рассказывали?

– Нет.

– А как же тебе объяснили про бездонный потолок?

– А мне ничего и не объясняли – ответил Иван, – просто сказали, что там нет потолка.