Мирабо: Несвершившаяся судьба
Шрифт:
Решение утвердить абсолютную власть путем проведения «королевского заседания», возможно, было принято 19 июня, поскольку утром 20 июня депутаты не были допущены в Зал малых забав, который был закрыт под предлогом ремонта. Тогда «общины» собрались в Зале для игры в мяч (Jeu de раите)и по предложению депутата Мунье принесли клятву не расходиться до тех пор, пока не будет выработана конституция Франции.
Мирабо присутствовал при этой знаменитой сцене и тоже дал клятву, однако без всяких комментариев. Его тревожило объявление о заседании в присутствии короля, он опасался серьезных последствий. «Вот так королей и возводят
Королевское заседание было назначено на 22-е; в тот день граф д’Артуа счел остроумным арендовать Зал для игры в мяч, чтобы там нельзя было собраться; Национальное собрание провело заседание в церкви Святого Людовика. Представители духовенства присоединились к третьему сословию; несколько дворян, оставив своих собратьев, заняли место рядом со своими коллегами. Депутатам сообщили, что королевское совещание перенесено на завтра, 23-е. Мирабо посоветовался с Бальи по поводу того, как себя вести. Оба решили, что депутаты останутся в зале после ухода короля, даже если монарх прикажет разделить сословия, что заранее становилось невозможным, поскольку воссоединение уже почти произошло.
Заседание 23 июня прошло в атмосфере замешательства и натянутости. Возможно, ни один монарх не держал абсолютистские речи таким надменным тоном, как Людовик XVI. Король резко раскритиковал проявившийся раскол, затем возвестил чтение двух заявлений, в которых содержалась его основная воля.
В первом король потребовал у депутатов разделиться на три сословия, которые будут заседать по отдельности, с оговоркой, что, «с согласия монарха, они могут проводить совместные заседания». Людовик выразил неудовольствие деятельностью «общин» и отменил их постановления, принятые 17 июня.
Во втором заявлении говорилось, что король не допустит ни ограничения своей власти, ни ущемления прав привилегированных сословий, из чего ясно следовало, что привилегированные сословия, частично лишившиеся налогового иммунитета, сохранят преимущества, которые делали их ненавистными народу, в частности, феодальные права и доступ к военным чинам и важным административным должностям.
Часть дворянства и часть духовенства зааплодировали решениям короля, Мирабо со своей скамьи два или три раза надменно и неодобрительно бросил в их сторону: «Тихо, тихо там!», что оборвало рукоплескания.
Король снова заговорил и так закончил свою речь:
— Повелеваю вам, господа, немедленно разойтись, и пусть завтра поутру каждый явится в зал, отведенный для его сословия, чтобы продолжить заседания.
После этого повеления король удалился; дворянство и прелаты последовали за ним. Кюре и депутаты третьего сословия остались сидеть на своих скамьях, они не собирались расходиться.
Мирабо поднялся и воззвал к депутатам, и без того напуганным его дерзостью:
— Господа, сознаюсь, что только что услышанное могло бы явиться спасением для отечества, если бы дары деспотизма не были всегда опасны. Что это за оскорбительная диктатура? Силою оружия, осквернением национального храма — вот каким образом повелевают вам быть счастливыми! И кто отдает вам приказания? Ваш же уполномоченный, который должен принимать их от вас, господа, ведь мы облечены неприкосновенностью исполнителей политической миссии; от нас, наконец, от которых двадцать пять миллионов человек ждут верного счастья, ибо это счастье должно быть добровольно дано и принято всеми. Но свободу ваших заседаний сковывают. Военная сила окружает Генеральные штаты! Где же враги нации? Неужели Каталина у наших ворот? Я требую, чтобы вы, призвав все свое достоинство, всю свою законодательную власть, свято и ненарушимо хранили вашу клятву; а она не позволяет
После такого изложения клятвы, произнесенной в Зале для игры в мяч, депутаты от третьего сословия остались сидеть на своих местах, однако большинство все еще пребывало в нерешительности. Была половина первого, присутствующие проголодались; рабочие уже суетились, снимая драпри и переставляя скамьи, чтобы привести зал в обычный вид.
Возможно, тем бы все и кончилось, если бы не вошел обер-церемониймейстер де Дрё-Брезе, в шляпе и с намерением проверить, ушли ли депутаты. Исторически не подтверждено, что он действовал по официальному приказу и должен был кого-то к чему-то принудить. Однако присутствующие набросились на него, велев ему обнажить голову; это было против протокола, поскольку Дрё-Брезе по своей должности представлял короля. Он бурно запротестовал, возможно, даже грубо, а потом, обратившись к председателю Бальи, спросил:
— Сударь, вы слышали, что сказал король?
Бальи, мирный ученый, не созданный для политических баталий, наверное, внутренне терзался. Он не ответил прямо и вполголоса спросил у своих коллег:
— Мне кажется, что собравшаяся нация не может получать приказов.
Тогда заговорил Мирабо со своей скамьи. Его слова были естественным продолжением его речи, прерванной появлением Дрё-Брезе, но на сей раз она была адресована конкретному человеку, представителю короля:
— Да, сударь, мы выслушали декларацию о намерениях, внушенную королю. Не вам, кто не имеет здесь ни места, ни голоса, напоминать нам о его словах… Если вам поручили вывести нас отсюда, вам придется применить силу, поскольку заставить нас покинуть наши места можно лишь с помощью штыков.
Воодушевленные таким ответом, депутаты хором закричали:
— Такова воля Собрания!
Дрё-Брезе довольно хладнокровно возразил:
— Я могу признать г-на де Мирабо только депутатом от округа Экс, а не выразителем воли Собрания.
Затем обер-церемониймейстер, словно не принимая во внимание этот инцидент, снова обернулся к Бальи; тот твердо заявил:
— Сударь, Собрание решило провести заседание после выступления короля; я не могу распустить его раньше.
— Таков ваш ответ, о котором я мшу сообщить королю?
Бальи кивнул, Дрё-Брезе машинально вышел, пятясь, словно склоняясь перед суверенным народом, а Мирабо насмешливо бросил ему вслед:
— Если появятся штыки, мы сбежим.
Бальи рассудительно ему заметил, что о штыках речи не было. Сьейес поправил положение, сказав:
— Сегодня мы являемся тем же, что и вчера; начнем заседание.
Мирабо попросил слова; вспомнив о годах, проведенных в королевских тюрьмах, он предложил такое постановление:
— Сегодня я благословляю свободу за то, что она дала столь прекрасные плоды в лице Национального собрания. Закрепим наши достижения, объявив неприкосновенной личность депутатов Генеральных штатов! Это не значит проявлять опасения, это значит действовать с осторожностью; это тормоз грубым наветам, сыплющимся на нас в адрес короля.
Бальи не поддавался; Мирабо добавил:
— Если мое постановление не будет принято, и вы не издадите декрет, сегодня же ночью шестьдесят депутатов будут арестованы, и вы в первую очередь.
Начали голосовать; 493 голосами против 34 депутаты объявили тех, кто осмелится их преследовать или арестовывать за убеждения, «подлыми изменниками нации, повинными в тягчайшем преступлении».
В первый раз после открытия Генеральных штатов предложение Мирабо было принято почти единогласно. Но, еще не зная того, он добился большего: в один миг он определил свое окончательное место в Истории.