Мираж в обручальном кольце

Калинина Дарья Александровна

— Сначала хозяина дома, — пробормотала я. — А потом одну из его гостей.

— Признавайтесь, ваша работа? — оторвался наконец от жарки мяса Серега. — Устраняли соперницу? И надо же, как они нас с тобой, Прапор, ловко в тот лес заманили. У них, наверное, уже давно план созрел, как проникнуть в тот дом. И прикончить своего любовника.

— Нет! — закричали мы с Катькой. — Зачем нам? Мы знать никого из гостей не знали.

— А хозяина? — спросил ревнивый Серега.

— И хозяина не знали!

— Ну-ка,

рассказывайте все по порядку, — распорядился Серега, садясь к столу и наливая себе первую рюмку водки. — Чего это вы, на ночь глядя, поперлись в гости к совершенно незнакомому вам мужику?

Пока мы рассказывали всю историю нашим парням, в отделение милиции, где работал Голованов, поступил анонимный звонок.

— Мне нужно поговорить с кем-то, кто занимается расследованием убийства на даче Сувориных.

Так как трубку снял Голованов, то ему же пришлось и беседовать.

— Кто вы? — первым делом спросил опер.

— Неважно, — прошелестел голос в ответ. — Я не хочу, чтобы меня знали. Я случайно видел через окно, как это случилось.

— Что случилось? — спросил Голованов. — Говорите толком. И назовите себя.

— Я видел, кто убил Валентина, — прошептал в трубку все тот же шелестящий голос. — Я видел, как это случилось.

— И вы можете назвать имя убийцы? — спросил Голованов, чуть дрогнув.

— Могу, — с оттенком удовольствия сказал голос неизвестного или неизвестной. — Это был сосед Суворина. Дмитрий Алпатов.

— Кто?! — крикнул в трубку Голованов. — Алло, алло!

Но в трубке уже раздавались лишь короткие гудки.

— Вот черт! — выругался Голованов.

— Ты чего орешь? Кто звонил? — спросил у него Судаков, который в этот момент вошел в кабинет.

— Не знаю, — ответил Голованов. — Он не представился. И голос постарался изменить. Даже не понятно, мужчина это или женщина. Сказал, что видел, как было совершено убийство Валентина Суворина. И что сделал это сосед Суворина. Ну тот, жена которого работала у Суворина домработницей.

И менты переглянулись.

— А что? — задумался Судаков. — Вполне возможно.

— У Алпатова алиби, — простонал Голованов. — Весь вечер он пил со своим приятелем. А к тому времени, когда случилось убийство, оба были мертвецки пьяны. И спали.

— Это по словам собутыльника Алпатова они спали, — возразил Судаков. — Но как он может ручаться за самого Алпатова? Может быть, тот не был так уж пьян. А просто зарабатывал себе алиби. Знаешь, что бы я сделал на твоем месте?

Голованов кивнул. Он и сам понимал, что Алпатова и его собутыльника необходимо еще раз допросить. И на этот раз гораздо тщательней.

— И отпечатки пальцев у него сними, — посоветовал Судаков.

— Сам знаю, — огрызнулся Голованов.

С того самого момента, когда несколько минут назад он снял телефонную

трубку, его не оставляло какое-то мерзкое ощущение, что его словно марионетку заставляют играть в чьей-то чужой пьесе. Это чувство не оставляло Голованова, как он ни старался от него избавить. И после того как он задержал и привез в отделение Алпатова и его собутыльника, это чувство только усилилось. Но чувство к делу не пришьешь.

А у Алпатова был мотив, была возможность и не было практически никакого алиби. Потому что его собутыльник сразу же признался, что отрубился около восьми вечера. И беспробудно спал всю ночь. Вплоть до шести утра. В шесть он немного протрезвел и побрел к себе домой. Досыпать. Таким образом, алиби Алпатова рассыпалось, как карточный домик.

— Вынужден вас арестовать по подозрению в совершении убийства, — с тяжелым сердцем сообщил мужику Голованов.

— Я так и знал! — горестно взвыл тот. — Так и знал, что вы найдете крайнего. Не убивал я его! Не убивал эту паскуду!

Голованов машинально отметил слово «паскуду», но даже это его не убедило в виновности Алпатова. Однако с фактами не поспоришь. И Алпатов отправился в камеру, продолжая взывать на все отделение к справедливости, которой нет.

Мы уже закончили рассказывать Сереге и Прапору о проведенном нами расследовании. И теперь оба парня смотрели на нас со смесью восхищения и ужаса.

— Никогда бы не подумал, что вы на это способны, — наконец выдавил из себя Прапор.

— С завтрашнего дня больше никаких расследований, — распорядился Серега. — Этот ваш мент, который ведет дело, прав. Поймите, опасно самостоятельно искать убийцу. Ему, убийце, это может и не понравиться.

— Ну да, — фыркнула Катька. — Почувствует себя оскорбленным, что за дело взялись две дилетантки, а не весь уголовный розыск.

— Я сказал, больше никаких расследований! — потребовал Серега.

Мы с Катькой молчали.

— Либо пообещаете, либо посажу под домашний арест, — пригрозил нам Серега.

Мы с Катькой надулись. А потом, окончательно войдя в роль, начали рыдать. Серега только притворяется таким суровым. Женские слезы способны растопить его сердце быстрей, чем тает кусок масла на раскаленной сковородке.

— Ладно, — буркнул он. — Завтра утром мы с Прапором поможем вам следить за вашим психоаналитиком. Я ведь вашу завтрашнюю задумку верно понял?

— Верно, верно! — закричали мы, бросаясь обнимать и целовать Серегу.

В приливе чувств мы немного перестарались. И не учли, что стул, на котором сидел Серега, и так с трудом выдерживает вес его одного. А когда к нему прибавились еще и мы с Катькой, бедный стул не выдержал. Он заскрипел и медленно развалился ровно на две половинки.

— Ой! — только и успел крикнуть Серега. — Падаем!