Миражи таёжного озера
Шрифт:
— Как? Ты стольких потеряшек нашла в тайге! Сколько помогала лесным! — воскликнул он и прижал ее к себе. — Ты так говоришь, как будто все было зря! Нет! Каждый день нашей жизни не проходит бесследно, он несёт новые чувства, эмоции, дарит новые краски, только надо не игнорировать их, надо научиться замечать, — Митя взял ее за ладони и сжал её пальчики. — Неужели ничего этого не было?
— Ты прав — было. — Ева качнула головой. — На протяжении всей жизни я чувствовала одни и те же эмоции: страх, отчаянье и отвращение. Еще в детстве этот коктейль чувств стал мне родным, он словно врос в моё
Ева опустила голову и отняла свою руку, прикусила губу, чтобы унять дрожь. Воспоминания одно другого мрачнее закружились у нее в голове.
Митя вновь осторожно обнял ее за плечи, он видел, что Еве плохо, что еще немного, и она расплачется. Сейчас — они были вдвоем, одни — не только в этой комнате — на целой планете. Перед ним сидела не решительная девчонка-волонтер, а обычная девочка, уставшая и дикая, не знающая что такое настоящее тепло и нежность.
— Все тише, тише. Все хорошо. — Митя прижал её к себе. — Это все из-за стресса! Не в хилый замес мы сегодня попали! И страх перед завтрашним днем и событиями, которые нас ожидают. Ты просто устала, ты права.
Она опустила голову ему на грудь и благодарно улыбнулась. А чуть позже, они выпили чай, съели все бутерброды, и Ева вдруг спросила:
— А ты когда-нибудь любил? Сильно? По-взрослому?
— Что? — Митя сначала не понял, а затем немного растерялся. — Любил? Да, любил.
Он вспомнил о Марианне, впервые за последнее время. Воспоминания о ней сейчас казались далекими, сама она — чужой.
— Ты думаешь о своей девушке?
Спросила Ева, а сама непроизвольно вспомнила их дурацкий обряд на болоте.
— Ага.
Ева поджала губы. Стало так обидно, что хоть реви.
— Да уж, — покраснела Ева.
Митя долго молчал, рассматривал невидящим взглядом свои руки, а когда вновь заговорил, голос его сделался хриплым:
— И я ее люблю. — Прошептал он и приблизил к ней свое лицо, и снова Ева почувствовала его горячее дыхание, и мелкая дрожь забила тело.
Он заглянул в её глаза, медленно прикоснулся к губам.
Ева задохнулась и немного отстранилась назад, но Митя впился в её губы. Они целовались долго и жадно, горячо и страстно, а сильный завывающий ветер, разбушевавшийся за окном, только раскалял огонь, пылающий между ними.
Ева и не заметила, как оказалась лежащей навзничь, а он — сильный и такой обжигающе горячий, накрыл её сверху. Их обоюдное, такое острое и взрослое желание достигло своего апогея, и Ева, краснея, сдалась, дрожащими пальцами стягивая с него и с себя одежду.
Порывисто застонала, останавливая его в тот момент, когда он опустился на нее, и она отчего-то ногами обхватила его бедра.
— Ты будешь первый, — выдохнула, дрожа.
— Понял, — сказал он хрипло, и она улыбнулась — какой догадливый…
Он накрыл ее рот губами, и ее тихий стон потонул в его горячем дыхании.
— Митя, я люблю тебя, — задыхаясь, прошептала Ева, но голос её был настолько тих, что Митя едва услышал её слова.
—
На впалом лице растянулась неестественная улыбка от уха до уха, в уголке рта потекла капля крови, из разорванной от натуги губы. Бесовские глаза сузились — две черных щели; тело задрожало, худые ноги, с неестественно выгнутыми коленями двинулись к дому. Это тело давно уже не пригодно, оно и так хорошо ему послужило. Пора бы уже сменить. Ему бы девку эту молодую, или ее женишка, но они слишком сильны и отважны, чтобы он мог так легко запудрить им мозг и проникнуть в их сосуд. Поэтому начнет с их друга — старого и тупого, который совсем потерял бдительность и живет только сожалением и виной. Старый чурбан. Вот в него-то он и вселится.
Сущность припала лицом к окну.
Профессор сидел в темной комнате за письменным столом и что-то читал. Его очки поблескивали от мерцания свечи. Жалкий конечно вид, но тут уже не до выбора.
Взмах руки и костлявые пальцы с длинными отросшими ногтями заскользили по стеклу.
Раздался противный скрежет, который, конечно же, не остался без внимания старика.
***
Митя провел рукой по влажным волосам и подмигнув ей, выглянул из комнаты.
В доме стояла тишина.
— Никого нет, — прошептал и махнул Еве рукой. Она краснощекая, с горящими от счастья глазами, недоверчиво выглянула из-за двери, и лично убедившись в правдивости его слов, перешагнула порог.
— Я сгорю от стыда, — улыбнулась она.
— Безусловно, сгоришь, — подшутил над ней Митя. — Все ведь слышали, чем ты всю ночь занималась.
— Перестань! — она одернула его и поцеловала в любимые губы.
— Шучу, всё хорошо. Но факт остается фактом — никого нет. Даже профессора, хотя он вроде простыл. — Митя кивнул на открытую дверь его комнаты.
— Интересны дела, — хмыкнула Ева.
Они вышли во вдор. Умылись колодезной водой, шутливо брызгаясь ледяными каплями друг в друга. Митя закурил, а она, оперлась спиной о поленницу дров и с восхищением за ним наблюдала.
Стояла оглушающая тишина, по земле тонким покрывалом клубился туман.
Митя прошел по двору, сел на ступеньку крыльца, усадил её к себе на колени.
— Замерзнешь, — Митя не спрашивал, а утверждал.
Ева отрицательно мотнула головой, улыбнулась, посмотрела ему в глаза и ощутила горечь от того, что всего этого она может лишиться. Уже сегодня ей предстоял путь в общину, хоть Митя и считал иначе. Он всерьез думал о том, чтобы съездить в город за водолазным снаряжением. Ева к подобному относилась скептически. Но вслух пока не говорила. Время еще есть все обдумать. На часах лишь семь утра.
— Ну что ты малыш опять грустишь? — спросил Митя и, словно прочитав ее мысли, добавил, — мы справимся, мы же сильные.
— Да, сильные. — Она прильнула к нему, обняла, положила голову на его плечо. Митя затянулся и выпустил колечко дыма.
Со стороны двора послышались уставшие шаги и у крыльца появились дед Миша и баба Дуся.
— А вы где были? — спросил Митя, туша окурок. — И где Вениамин Борисович?
Ева подскочила на ноги, краснея, как застигнутая врасплох школьница. Митя по-доброму усмехнулся.