Миражи таёжного озера
Шрифт:
Стало даже легче дышать. В воде, но он дышал кислородом! Видение исчезло, и он увидел сверху очертания комнаты. Той самой, что была за огромной металлической дверью, закрытая изнутри.
Какой-то кабинет. На стенах постеры и фотографии детей. Они светятся улыбками на фоне вывески интерната. У одной маленькой смуглой девчонки на общем фото яркие зеленые глаза.
Митя сжал губы.
Длинный стол стоял посреди комнаты.
На нем лежал ворох бумаг, стояла рамка с фотографией и коричневый плюшевый мишка с глазами пуговицами и зашитым ртом. Точнее вышитым крестиком
Митя перевел взгляд — там, где он тонул, всё еще продолжая медленно опускаться на глубину, находилось узкое помещение с ящиками в стене, похожими на ячейки хранилища, одна из которых была в средний человеческий рост.
Он подплыл ближе и дернул дверцу одного из них — пусто. Второй — аналогично.
Вода вокруг булькнула и пошла рябью. Он дернул третий — перед глазами замелькали черные тени, а в уши ворвался детский плач. Ребенок ревел и звал маму.
Сердце сжалось в тиски, и Митя одёрнул руку. Кажется, он нашел то, что они искали…
Он закусил губы и только собрался выдвинуть этот ящик, как вода накрыла его с такой силой, что он начал реально захлебываться. Чья-то ледяная рука тронула его за лицо, провела по голове, затем обхватила тело. Рывок — и его тянут к поверхности, еще один — и Митя, закашлялся, превозмогая боль, наконец, вдохнул носом не черную воду, а свежий ночной воздух.
— Митя! — прокричала Ева и сбила его с ног, обнимая. Он осел на землю, сжимая её в объятиях.
Она мокрая насквозь, с горящими от страха глазами, стучащими зубами. Он тоже весь мокрый. Вокруг разруха и ледяной ветер. Они сидят на земле, а рядом бурлит чернотой открытый люк колодца. Того самого, в котором он только что побывал.
— Как ты? ты реальна? — спросил он, сжимая ее тисками.
— Да! — она счастливо улыбнулась. Дрожа всем телом, прижалась к нему. — Я видела мертвых из общины. Она показала мне каждого, кто ходит из мертвого мира. Теперь я знаю и не боюсь!
— А я нашел ее сына. — Митя уткнулся носом в ее шею. Обдал жаром своего дыхания. — Он за дверью, которая закрыта изнутри. И кажется это кабинет в общине. На стене были фотографии детей интерната, и среди них я видел тебя…
Глава 36
В голове стучали набатом слова мавки: не ходи, это ловушка. И теперь она знала наверняка, что они её ждут. А еще она узнала кто из её знакомых — мертвячки из сгоревшей деревни. Вспоминала их лица и не переставала удивляться. А выглядят как обычные люди. Боже, в каком мороке она столько лет жила!
Ева поджала под собой подушку, закусила губы.
Она понимала, что возможно, это последние дни, да что там, последние часы её жизни. Разве они позволят ей совершить задуманное?
Осознание этого, как-то странно на нее действовало. С одной стороны — ей было страшно и обидно, а с другой — она чувствовала облегчение. Закончится её никчемное существование; её безумно дикие и страшные сны по ночам — являющиеся картинки из прошлого — жестокие дни её детства; эта серая жизнь — обман, да не просто обман, а беспробудный обман, в котором она повязла, словно в трясине.
Лишь бы успеть
Хоть одно стоящее дело за всю жизнь! — подумала Ева, откинулась назад, посмотрела вокруг, пытаясь запомнить эту комнату, этот воздух, этот мир. Тут же почувствовала, что раскисает, дает слабинку, чего никак нельзя было делать. Столько раз она за всю свою жизнь повторяла себе: Ты сильная. Ты не должна больше плакать. Слезы — удел неудачников и слабаков, а ты сильная, ты выдержишь, и тебя никто не сломает. Но сейчас эти слова, когда-то ободряющие и заставляющие взять себя в руки, не действовали. Ева закрыла глаза и почувствовала, как содрогается её тело от стона, вырывающегося из груди, как плачет её душа, и газа тут же, предательски стали влажными.
За окном ночь вступала в свои законные права. Комната погрузилась во мрак, лишь с окна серебрил тусклый свет. Опять полная луна — Ева непроизвольно поёжилась, но не только от тупого страха, но и от озноба, обволакивающего её тело, легла на бок и свернулась калачиком, обхватив колени руками. Только сейчас она поняла, что сегодня еще совсем ничего не ела.
Ева сглотнула слюну, она бы с удовольствием сейчас перекусила, а потом легла под одеяло, и уснула, но только чтобы ОН был рядом.
Комната осветилась светом — кто-то открыл дверь и вошел в спальню.
— Ты спишь? — шепотом спросил Митя.
— Нет, — Ева поднялась и села на край кровати, поджав под себя ноги. — Что там у тебя?
Она улыбнулась. Он принес ей еды. А она ведь об этом и о нем только сейчас мечтала.
Прошло пару часов после их возвращения. Они высушили одежду, переоделись, обсудили то, что видели и сошлись во мнении, что именно там, на дне, в ящиках — останки. А та, комната за железной дверью…Это дверь из общины — сомнений нет.
Митя что-то поставил на тумбочку и включил старенькую настольную лампу. Тусклый свет озарил их лица, и Ева на мгновение зажмурилась — Митя сидел в кресле напротив, а на тумбочке стояли две кружки горячего чая и тарелка с бутербродами.
— Выглядит более чем аппетитно, — улыбнулась Ева. — Как профессор?
— Немного лучше, с ним сейчас дед Миша, пробует «оживить» его: дразнит пирогами и пытается влить в него чай, — Митя улыбнулся. — А ты как?
По возвращению они узнали, что профессор занемог. Причина была не ясна, но Вениамин Борисович действительно выглядел бледным и больным.
— Устала.
— Не-е-т, — покачал головой Митя. — Рассказывай, что случилось ещё, я явно чего-то не знаю.
Он пересел к ней на кровать.
— Да нет, все нормально, — попыталась улизнуть Ева, но, поймав строгий серьезный взгляд Мити, сдалась. — Я знаю, это прозвучит наивно и глупо, но мне чертовски обидно осознавать, что вся моя жизнь обман и иллюзия.
— Да, брось ты, — кинул Митя. — Все не так плохо! Завтра нырнем за останками, а с общиной что-нибудь решим…
— Нет, все хуже, чем просто плохо, — Ева вздохнула и посмотрела на него. — Знаешь, оглядываясь назад, анализируя свои поступки и всю свою жизнь, становится нестерпимо тошно и больно оттого, что все мое существование — бессмысленно.