Миражи в Лялином переулке
Шрифт:
Она задумалась и, взглянув на свои розовые ноготки, с сомнением сказала:
– Или наращённые. Не знаю, как правильно.
– Тоже подарок себе?
– Ритуль, ты меня удивляешь. Кто ж о нас будет заботиться?
– Только мы сами, – ответила я и, посмотрев на часы, бросилась вниз по лестнице.
– Было бы хорошо, если бы ты почаще вспоминала эти слова, – услышала я вслед и в ту же минуту выбежала из подъезда.
Лялька права. Совершенно права. Надо научиться заботиться о себе.
Однако эта мысль не задержалась в голове, она исчезла на отрезке подъезд – угол дома. Направляясь к Покровскому бульвару, я
«Всё-таки надо выступить, – думала я, переходя Покровский бульвар. – В конце концов, учителя столько возились с детьми, что можно послушать и о наших проблемах. К тому же многие из родителей – люди со связями. Глядишь, наш голос до верхов долетит».
Я перебежала дорогу и начала внутренний монолог.
«Думаю, вы согласитесь: учить детей – это тяжёлый труд, – сделала я небольшое вступление. – Однако у каждого из вас один или два ребёнка, в крайнем случае – три. Теперь представьте, что их тридцать. Тут уже возникают проблемы не в первой степени, а, как говорит мой муж, в десятой и так далее. Именно поэтому очередей на наши должности не наблюдается. Здесь я даже не обсуждаю вопрос зарплаты, хотя иногда хочется сказать: “А на Западе учителя получают…” Попробуй такое сказать, и чиновник от образования тут же ответит: “Мы живём не на Западе, а в России, а учителя – часть передовой интеллигенции. Следовательно, должны работать за идею”. Не спорю. Однако всё чаще и чаще мы, российские учителя, думаем, что нас кинули. Другого слова не придумаешь. Всё равно как лягушку из старой притчи. Однако лягушку кинули в сливки. А нас куда? Я отвечу так: нас бросили в джунгли. А там, как известно, выживает сильнейший. Не мудрейший, позволю заметить, а сильнейший. Вот и приходится выживать: две ставки в школе, в свободное время – репетиторство, вечером – домашние дела».
Я вошла в роль и, остановившись посреди дороги, оглядела ряды снующих мимо машин. В этот момент я вся была там – на воображаемом родительском собрании: «И в то же время есть что-то неуловимо притягательное в нашей профессии. Она как запах хороших духов – есть первая нотка, вторая, а в памяти остаётся третья».
Я глубоко вдохнула и ринулась на другую сторону дороги.
– Ненормальная, – послышался возмущённый голос.
Прошмыгнув перед огромным джипом, я виновато махнула рукой.
– Ты что? – возмутился шофёр. – На кладбище торопишься?
– В школу, – ответила я и прыгнула на тротуар.
– Училка, значит. Все вы с прибабахом.
Джип взревел и умчался
– Точно, с прибабахом, – согласилась я и потрусила дальше.
До лицея оставалось пять минут ходьбы, и я поспешила закончить речь:
«Так вот. Те, кто чувствует третью нотку, из школы не уходят. Знаете почему? Они чувствуют другую энергетику и живут в молодой и здоровой среде».
В подтверждение этой мысли я кивнула, и шапка чуть не свалилась мне под ноги.
– Вы никогда не обращали внимания, насколько моложе выглядят учителя, которых дети любят или уважают? Я не придумываю, это факт.
Я гордо подняла голову и замедлила шаг.
«Без любви выжить в нашей профессии невозможно. Поэтому по большому счёту в школах остаются лишь те, кто по-настоящему предан детям. И тогда… Тогда появляется удивительная гармония, награда за которую – некоторое неосязаемое нечто. Его не измеришь деньгами, его трудно объяснить, невозможно показать. Думаю, оно объединяет в себе то, что ни дети, ни мы, взрослые, недополучили дома.
Я остановилась у ворот лицея и посмотрела на высокую решётку.
Хорошо сказано. Но не поймут. Ещё подумают, как шофёр джипа: «А наша Маргарита Владимировна, оказывается, с прибабахом!» Лучше поговорю о предстоящих ЕГЭ.
Глава 4
Войдя в лицей, я встретила Нюту.
– Прикинь, Адамыч запретил новогоднюю дискотеку, – нервно сказала она. – Ну не козёл? Видите ли, приказ Департамента образования.
– При чём тут Департамент?
– Эпидемия гриппа, милочка. Нельзя проводить массовые мероприятия.
– Значит, новогодний концерт отменяется?
– Сказала бы я…
Возмущённо махнув рукой, Нюта двинулась к своему кабинету. Её крутые бёдра угрожающе ходили из стороны в сторону, короткие ножки, казалось, вбивали в пол огромные гвозди.
Я взглянула на дверь директорского кабинета и тяжело вздохнула.
А как же быть с детьми – с теми, кто не болеет гриппом?
Звонок на урок подстегнул, и я резво взяла старт. Нога неожиданно подвернулась, и лежать бы мне на линолеуме, не окажись рядом… директора. Он подхватил меня за талию и елейным голосом сказал:
– Опаздываете, Маргарита Владимировна. Нехорошо.
– Уже бегу, Александр Адамович, бегу.
Я оттолкнулась от директора и затерялась в толпе детей, спешащих на урок.
И надо было нарваться на Адамыча! Сейчас напротив моей фамилии поставит изящную закорючку. Потом другую, третью… Через месяц вызовет в кабинет – и начнётся: «Маргарита Владимировна, надо принять участие в конкурсе “Учитель года”». Попробуй откажись. Директор постучит толстым пальцем по списку и… Тут ты и попалась. Считай, три месяца из жизни выкинуто. Уроки напоказ, куча бумажек, масса ненужных разговоров, улыбки дамам и господам из Департамента образования. А результат? Для работы – ноль, а может, и минус. Для Адамыча – плюс. Учителя принимают участие в престижных профессиональных конкурсах. Для дам и господ из Департамента – тоже плюс: они провели очередное мероприятие. А детям сорвали новогодний праздник. И ничего, всем комфортно.
С четвёртого по шестой уроки я работала в девятых классах. На седьмом уроке был объединённый семинар 11 «Б». Сочинения проверять было лень, поэтому я решила разобрать тему «Судьба человека в произведениях Шолохова и Солженицына» устно. Те, кто знаком с преподавательской деятельностью, знают: такие семинары с бухты-барахты не проводят. Лицей у нас гуманитарный, дети отобранные, поэтому уже за неделю до предполагаемого семинара я попросила ребят перечитать «Судьбу человека», «Матрёнин двор» и «Один день Ивана Денисовича», а заодно составить краткий план-конспект.