Мирошников. Дело о рябине из Малиновки
Шрифт:
Старый ювелир печально смотрел на свою гневную дочку и даже не пытался возражать, только примиряющее бормотал:
– Ну-ну. Мой рот молчит и не откроется до самого обеда, потому как перед хумусом твоей мамы он не может устоять. Я удивляюсь, что за характер у тебя весь по диагонали, как говорит портной Семион, размахивая своими портновскими ножницами. И это все твое учение, говорил я, что не доведет оно до добра. Приличная еврейская девушка должна сидеть дома безо всякого учения и ждать подходящего жениха! А ведь господин самый главный по душераздирающим преступлениям…
Договорить
– Прошу прощения, сударь, за семейную сценку. У нас такое случается все чаще и чаще.
Старый еврей постоял, держась за сердце, потом схватил Мирошникова за рукав, артистично показал движение крест накрест возле губ и жестом подозвал улыбающегося приказчика. Тот, видимо, не в первый раз наблюдал такие сцены.
– Моя непокорная дочь, – все же Ицкович не выдержал обещания молчать, – так сердится на своего любящего папку, так сердится! А я так устал все это слушать, мое старое сердце не выдерживает такие выходки собственной дочери. Пойду я поработаю пока, господин Мирошников, только так я могу успокоить свои нервы, которые дергаются изо всех сил в разные стороны. Вы заходите чаще, я всегда буду рад вас видеть. Уж не обижайтесь на старого дурака!
Мирошников даже не сразу сообразил, что Ицкович оставил свой еврейский говор и разговаривал общепринятыми фразами.
Уже из ювелирной лавки Константин вышел с головной болью и ощущением чего-то неправильного. Вроде все было сделано как надо, в кармане лежало очень красивое кольца, а настроение оказалось испорченным.
В цветочной лавке он столкнулся со знакомой дамой, супругой нотариуса Приходько. Дама была сильно надушена, очень навязчиво расспрашивала, как у него личные дела и для кого это господин Мирошников среди дня покупает такие великолепные цветы. Константин с трудом вынес разговор, чуть было нее расчихался от навязчивого тяжелого аромата духов и покинул лавку в состоянии легкого бешенства. Веточки зелени, которыми цветочница украсила прекрасный букет роз, согласно кивали пушистыми макушками, соглашаясь, что неприятные встречи отравляют даже самое радужное настроение.
То, что рядом с коляской, стоявшей у лавки, топтался и подпрыгивал от нетерпения мальчишка – посыльный, радости не добавило. Посыльный передал ему записку, что судья Дорохов срочно приглашает господ судебного следователя и полицмейстера для серьезного разговора. Даже гадать не стоило. Тема совещания была ясна: все те же странные недоограбления. Видимо, Бориса Ивановича снова посетили или газетчики, или дамы из женсовета, и тому пришлось дать обещание, что все службы будут немедленно задействованы, а негодяй пойман и предан справедливому суду.
Когда через два часа пустых разговоров в прокуренном кабинете Мирошников вышел на улицу, тщательно подобранный букет, оставленный им на сиденье коляски, выглядел жалко: на лепестках роз обозначились ранее незаметные дефекты, в аромат добавилась нотка залежалости, даже колючки уже не казались такими острыми. Пришлось ехать вновь
И тут находящийся уже в не очень уравновешенном состоянии Константин вдруг почувствовал ужасный голод. Настолько ужасный, что он был готов проглотить барана или какого-нибудь верблюда. Пришлось заезжать в ресторацию. Наученный горьким опытом Мирошников попросил служителей поставить букет в воду, пока он будет утолять голод. Ботвинья с белорыбицей ему не понравилась, бифштекс показался жестким, кофе холодным. Обычно сдержанный в эмоциях господин следователь высказал свои претензии работникам и отправился дальше.
Отъехав до конца улицы, он вспомнил про оставленные в ресторации цветы. Пришлось немного посидеть, успокоиться и возвращаться назад. Там его встретил встревоженный хозяин, которому передали недовольство постоянного клиента. Константин с трудом выслушал извинения и уверения, что больше такого не повторится. К концу беседы Мирошников уже чувствовал, как болят стиснутые зубы.
Подъезжая к небольшому домику в Коротково, где жила любимая Машенька, Константин чувствовал, что твердый настрой делать сегодня предложение дал трещину. Он был зол, он был очень зол, и потому даже не сразу заметил, что ставни дома закрыты. Он посидел, успокаивая дыхание и выравнивая эмоциональный фон, и уже почти спокойно спросил у подошедшей экономки:
– А что, господа дома ли? Барышне доложи, что я приехал.
Ответ удивленной вопросом Марфы его ошарашил:
– Так нет их уже, уехали дачники. Часа три или четыре как уехали. За ними карета из города пришла, они и поехали. Все утро мы с Марией Тимофеевной собирались. А как барин Василий Тимофеевич вернулся из города, так они сразу погрузились и поехали.
Константин не сразу все понял и несколько раз переспросил, втайне надеясь услышать что-то не столь жестокое:
– Как уехали? Куда? Когда обещали вернуться?
– Так они ж собирались домой давно. Как осень пришла, так и засобирались. Барину к доктору надо было, сильно недомогал он. А как письмо пришло, так они быстро и поехали. Не могу знать куда, не говорила барышня. Только говорила, что к доктору срочно надо. И что не вернутся больше.
– А письмо? Письмо мне не оставляла?
– Нет, барин, не оставляла она ничего, – экономка явно понимала состояние Мирошникова и пыталась немного облегчить свои слова, – только что-то переживала очень, глаза заплаканные были. Я в их комнатах убрала уже. Нет там ничего.
Не скоро получилось вернуться в нормальное состояние. Даже мысли воедино не собирались. Константин сидел и только фиксировал какие-то обрывки:
– Часа три-четыре… если бы не напрасные разговоры у судьи… цветы… кольцо… ресторация… мог успеть… уехала… где искать… дурак… упустил… ангел Машенька… упустил… даже не знаю, где они живут… вот дурак ты, Костик, неудачник.
Мирошников не сразу услышал, что экономка приглашает его зайти, выпить чаю и просто посидеть.
– А… спасибо, Марфа. Я посижу в беседке. Ты мне просто водички холодной принеси туда.