Миры Филипа Фармера. Т. 6. В тела свои разбросанные вернитесь. Сказочный пароход

Фармер Филип Хосе

Через полчаса группа вооружилась топориками, топорами с бамбуковыми топорищами, кинжалами и копьями с деревянными и каменными наконечниками.

К этому времени рука Фрайгейта перестала болеть так сильно, как сразу после ушиба, и кровь остановилась. Бёртон поинтересовался, откуда у Фрайгейта такое мастерство в обработке камней.

— Я был любителем-антропологом, — ответил тот. — Многие люди — ну, относительно многие — учились изготавливать инструменты и оружие из камней в качестве хобби. Кое-кто добился неплохих успехов, хотя, конечно, на мой взгляд, никому из современных людей не удалось стать такими же умелыми и быстрыми в

этом смысле, как специалистам из времен неолита. Эти-то ребята — они таким всю жизнь занимались, как вы понимаете.

И потом, я довольно много знаю об обработке бамбука, так что могу пригодиться.

Группа отправилась к реке. На вершине высокого холма они ненадолго задержались. Солнце стояло почти в зените. Отсюда открывался вид на течение реки на протяжении многих миль и на ее противоположный берег. Правда, с такого расстояния различить людские фигуры на другом берегу было невозможно, но там виднелись каменные грибы. Рельеф противоположного берега походил на рельеф того берега, на котором находились Бёртон и его спутники. Равнина в милю шириной и примерно две с половиной мили холмов, поросших деревьями. А за холмами — крутые, неприступные черные и зеленовато-синие горы.

К северу и к югу долина тянулась ровно миль на десять. Потом изгибалась, и река терялась из виду.

— Тут поздно светает и рано темнеет, — сказал Бёртон. — Значит, нужно как можно больше успеть засветло.

Как раз в этот миг все вскочили и многие закричали. На верхушках каменных грибов вспыхнуло синее пламя, взметнулось футов на двадцать и исчезло. А еще через несколько секунд раздался далекий раскат грома. От гор, вздымавшихся за спиной, эхом отразился его звук.

Бёртон взял на руки девочку и стал спускаться с холма. Хотя группа шла хорошим шагом, время от времени всем приходилось останавливаться и переводить дух. И все равно Бёртон чувствовал себя замечательно. Так много лет прошло с тех пор, как мышцы так хорошо слушались его, что ему даже не хотелось останавливаться для того, чтобы насладиться этим ощущением. Ему с трудом верилось, что совсем недавно его правая нога опухала от подагры, а сердце дико колотилось, стоило ему подняться на несколько ступенек.

Они вышли на равнину и дальше бросились трусцой, потому что заметили, как около грибов началось столпотворение. Бёртон орал на тех, кто попадался на его пути, и отталкивал их в стороны. Его одаривали гневными взглядами, но толкаться в ответ никто не отваживался. Неожиданно он оказался у подножия гриба, где людей практически не было, и увидел, что их привлекло. И не только увидел, но и почувствовал запах.

Позади него Фрайгейт пробормотал:

— О Господи! — и его чуть не вырвало, хотя желудок у него был пуст.

Бёртон слишком много повидал в прошлой жизни, чтобы его потрясло отвратительное зрелище. Больше того — он мог отрешиться от реальности, когда сталкивался с чем-то чересчур печальным или болезненным. Порой ему удавалось как бы отойти в сторону от происходящего одним лишь усилием воли. Как правило, это происходило автоматически. Так случилось и сейчас.

На боку, так что тело находилось примерно на середине расстояния от края шляпки гриба, лежал труп. Кожа человека почти полностью обгорела, обнажившиеся мышцы обуглились. Нос, уши, пальцы рук и ног и гениталии либо сгорели напрочь, либо представляли собой бесформенные обрубки.

Рядом с трупом на коленях стояла женщина и бормотала молитву по-итальянски.

Большие черные глаза женщины были бы красивы, не будь они красными и опухшими от слез. Фигура у женщины была великолепная и непременно привлекла бы внимание Бёртона в других обстоятельствах.

— Что случилось? — спросил он.

Женщина умолкла и посмотрела на него. Потом встала и прошептала:

— Отец Джузеппе прислонился к камню. Он говорил, что голоден. Говорил, что не понимает, зачем нужно было воскресать, только для того чтобы умереть от голода. Я сказала ему, что мы не умрем, как мы можем умереть? Нас воскресили из мертвых, и о нас позаботятся. А он сказал, что мы, может быть, в аду. И будем ходить голыми и голодными все время, вечно. Я сказала ему, чтобы он не богохульствовал, что как раз ему-то и не стоит богохульствовать. А он сказал, что здесь все совсем не так, как он говорил всем и каждому сорок лет, а потом… а потом…

Бёртон подождал несколько секунд и поторопил женщину:

— А потом?

— Отец Джузеппе сказал, что тут, правда, нет адского пламени, но что уж лучше пусть было бы адское пламя, чем вечный голод. А потом выскочило пламя и пожрало его, и грохот был такой, словно бомба взорвалась, а потом он умер, обгорел до смерти. Это было так ужасно, так ужасно…

Бёртон развернулся лицом к северу, чтобы стать спиной к трупу, но ветер все равно доносил запах горелой плоти. Но не запах удручал Бёртона, а мысль о смерти. Первый День Воскрешения еще не окончился, а уже умер человек. Означало ли это, что воскрешенные столь же беззащитны перед смертью, как прежде, на Земле? Если так, то какой в этом смысл?

Фрайгейта перестало тошнить. Бледный, дрожащий, он поднялся на ноги и добрел до Бёртона, стараясь держаться спиной к трупу.

— Может, лучше избавиться от него? — пробормотал он, указывая большим пальцем через плечо.

— Пожалуй, да, — холодно отозвался Бёртон. — Вот только жалко, что вся его кожа уничтожена.

Он ухмыльнулся, глядя на американца. Тот, похоже, испытал еще более сильный шок.

— Ну-ка, — сказал Бёртон. — Берите его за ноги, а я возьмусь с другой стороны. Бросим его в реку.

— В реку? — переспросил Фрайгейт.

— Угу. Если только вы не жаждете волочь его в холмы и копать для него могилу.

— Не могу, — ответил Фрайгейт и отошел в сторону. Бёртон проводил его презрительным взглядом и дал знак неандертальцу. Казз что-то буркнул в ответ и протопал к трупу своей особенной походочкой. Подойдя, наклонился, и не успел Бёртон ухватиться за почерневшие культи ног, как Казз уже поднял тело над головой, прошагал к берегу и швырнул труп в воду. Труп немедленно утонул, и его понесло течением вдоль берега. Казз решил, что этого маловато. Он вошел в воду по пояс, после чего погрузился поглубже и нырнул, не показываясь на поверхности около минуты. По всей вероятности, оттолкнул труп на глубину.

Алиса Харгривз с ужасом смотрела на эту сцену. Наконец она воскликнула:

— Но ведь мы будем пить эту воду!

— Река достаточно многоводна для того, чтобы очищаться, — успокоил ее Бёртон. — Как бы то ни было, у нас хватает забот и без того, чтобы волноваться о тщательности санитарных процедур.

Монат тронул Бёртона за плечо, и тот обернулся.

— Вы только посмотрите! — воскликнул Монат.

В том месте, где, видимо, находился труп, вода в реке вскипела, ее поверхность рассекла серебристая спина с белесым плавником.