Миры Клиффорда Саймака. Книга 7
Шрифт:
— Опасности меня не смущают, — ответил римлянин, — если только не считать исключительных обстоятельств. Разве что иногда меня вдруг осеняет обыкновенный здравый смысл. А в остальном я ничуть не хуже других.
Как только начало темнеть, они остановились на ночевку у родника в верховье небольшой долины. Местность была открытая — со всех сторон возвышались безлесные холмы, на склонах которых лишь кое-где стояли кучки деревьев.
Путники развели костер, чтобы поджарить пшеничных лепешек и сала. Вокруг лагеря стояли, как часовые, горгульи. Харкорт втер Шишковатому мазь в раны. Тот лежал смирно, и помощь аббата не понадобилась,
Нэн и Иоланда, хлопотавшие у огня, позвали всех есть, и они уселись вокруг костра.
— Приятное местечко для ночевки, — сказал Децим. — Ни деревьев нет слишком близко, ни этого надоедливого болота. И как-то спокойнее себя чувствуешь, когда тебя сторожат горгульи.
— Может быть, нам даже не надо сегодня выставлять своих часовых, — сказал аббат. — Эти горгульи…
— Часовые будут, — решил Харкорт. — Я сторожу первым, Гай вторым, а…
— Поставь следующим меня, — предложил Децим. — Шишковатому надо бы как следует выспаться.
— Ты весь день нес мой мешок, — возразил Шишковатый, — а теперь ты хочешь еще за меня сторожить. Мне вовсе не нужно столько поблажек.
— Мне кажется, тебе бы лучше согласиться, — сказал Харкорт мягко. — Выспаться тебе не повредит. Тогда, если ты не возражаешь, сторожи первый, — обратился он к Дециму. — Я буду третий, а аббат посередине.
— Мне все равно, — ответил центурион.
— Имей в виду, что у нас есть одно правило, — сказал Харкорт. — Часовой не должен задерживаться на посту, чтобы дать подольше поспать тому, кто его сменяет. Мы тут из себя героев не изображаем.
— Хорошо, я это правило выполню, — не без некоторого высокомерия согласился Децим.
Луна уже спускалась к горизонту, когда аббат растолкал Харкорта.
— Все как будто спокойно, — сказал он. — Я ничего не слышал, горгульи по-прежнему стоят на часах. За все это время они ни разу не шевельнулись. И не произнесли ни единого звука. Я было подошел и попробовал с ними заговорить, но они не отвечают. Как будто не слышат. И не обращают никакого внимания.
— Они так ведут себя с тех пор, как слезли со стены, — сказал Харкорт. — Нас они не замечают, или делают вид, что не замечают. Как будто вообще не знают о нашем существовании. Но они должны о нем знать, ведь они идут с нами и охраняют нас А если не говорят, то может быть, просто не умеют.
Аббат понизил голос.
— А что это за фокусы с тем, в каком порядке нам сторожить? Ты не совсем доверяешь нашему другу-римлянину?
— Я не спал, — сказал Харкорт, — и смотрел за ним, пока ты его не сменил.
— Значит, ты ему не доверяешь.
— Послушай, Гай, ведь я его не знаю.
— Но он доблестно дрался вместе с нами.
— Знаю. Но чтобы доверять человеку, нужно его знать. Тому, кто стоит на посту, мы вверяем свои жизни. Может быть, он и есть такой, каким кажется на первый взгляд, но готов ты вверить ему свою жизнь?
Аббат задумался.
— Не уверен, — сказал он и добавил: — Ты мне иногда перестаешь нравиться, Чарлз. Ты нелегкий человек, и у тебя бывают нехорошие мысли.
Харкорт ничего не ответил, и аббат принялся шарить в темноте, разыскивая свое одеяло. На плече у него что-то бормотал попугай.
Заходящая луна заливала все мягким сильным светом. Она освещала четырех горгулий, и они отбрасывали длинные черные тени. Как и сказал аббат, горгульи стояли неподвижно, словно
Он постарался отогнать эти мысли, но не видел никаких доводов, которые могли бы их опровергнуть. «Мы все равно что уже мертвые», — сказал он себе. Прятаться от Нечисти было больше невозможно. Если не сейчас, то в самом скором времени бесчисленные полчища Нечисти должны были окружить их со всех сторон.
«А может быть, наш крохотный отряд не так уж для них и важен?» — подумал он, но тут же отрицательно покачал головой. Пусть он невелик и не представляет большой опасности, не то что целая римская когорта, но это прямой вызов, брошенный в лицо Нечисти. И она удовлетворится только тогда, когда он будет уничтожен. Каких бы понятий о чести ни придерживалась Нечисть, она должна истребить пришельцев.
Он услышал какой-то шорох и резко повернулся. Это была Иоланда, которая почти беззвучно подошла к нему и присела рядом.
Обрадованный, что шорох не грозил никакой внезапной опасностью, Харкорт протянул руку, обнял ее и привлек к себе.
— Я рад, что это ты, — сказал он.
— Кто же еще это мог быть? — шепнула она, тихо засмеявшись. — Кто еще может так бесшумно к тебе подойти? Это я уже второй раз.
Он припомнил тот, первый раз, когда, обхватив ее лицо, поцеловал ее. Теперь он чувствовал угрызения совести за этот поцелуй. Какое право он имел ее целовать? Если ему и суждено кого-то целовать, то лишь пропавшую бесследно Элоизу.
— Ты думаешь о том, что нехорошо поступил тогда, когда меня поцеловал, — сказала Иоланда.
— Откуда ты знаешь?
— У тебя такой виноватый вид. Ты думаешь об Элоизе.
У него перехватило дыхание.
— Об Элоизе?
— По-твоему, никто не знает об этой навязчивой мысли, которая порождена горем и отчаянием и не оставляет тебя ни на минуту? Об этой твоей собственной Голгофе? Про это известно всем, кто живет в твоих владениях. И не только им. Как можно так истязать себя из-за женщины, которая уже семь лет как мертва?