Миры Пола Андерсона. Том 22. Сломанный клинок. Дети морского царя
Шрифт:
— Нет, ни за что! — Она схватила его за уши и притянула к себе. Их губы соприкоснулись. Смеясь и рыдая одновременно, она проговорила: — Я же обещала не покидать тебя. Нет, Скафлок, от меня не так-то легко избавиться.
— Знаешь, — признался он, — я не представляю, как буду жить без тебя. Ты — моя единственная отрада.
— Тогда не оставляй меня одну.
— Но мне нужно охотиться, милая.
— Возьми меня с собой, — она показала на жареное мясо и шкуры на полу. — Видишь, я кое-что умею.
— Да уж, — расхохотался он, потом прибавил серьезно: —
— Ну и что? — Лицо ее посуровело. — Или мне некому мстить?
Он наклонился, чтобы снова поцеловать ее, — так нагибает голову скопа, когда гонится за добычей.
— Орм мог бы гордиться такой дочерью! — воскликнул он.
Она провела пальцами по его щеке.
— Ты не знаешь своего отца?
— Нет, — он поежился, припомнив слова Тюра. — Нет.
Фреда улыбнулась:
— Не беда. Он тоже гордился бы тобой. Сдается мне, Орм отдал бы все свое богатство, чтобы иметь сына вроде тебя, хотя у него были Кетиль и Асмунд. Я верю, он доволен выбором, который сделала дочь.
Холод и голод были частыми гостями в пристанище влюбленных. Чтобы согреться, Скафлок и Фреда или тесно прижимались друг к другу под медвежьими шкурами, или брали коней и отправлялись на охоту.
Сплошь и рядом им попадались сожженные дотла эльфийские подворья. И всякий раз Скафлок бледнел на глазах и погружался на много часов в угрюмое молчание. Порой им встречались живые эльфы, исхудавшие и оборванные, но юноша даже не пытался сколотить из них боевой отряд. Он понимал, что тем самым лишь выдаст врагу свое местонахождение.
Однако это вовсе не означало, что Скафлок отказался от борьбы. Вдвоем с Фредой они жадно выискивали в снежной пустыне следы троллей, а найдя, устремлялись вдогонку вражеским воинам. Они то осыпали недругов стрелами, то дожидались рассвета, и Скафлок прокрадывался туда, где прятались от солнца тролли, и перерезал им спящим глотки. А если врагов оказывалось всего двое или трое, он нападал на них с мечом и убивал без пощады, а лук Фреды вторил песне смерти, которую пел его клинок.
Нередко охотники превращались в дичь. Тогда Скафлок и Фреда укрывались в пещере или под ветровалом и наблюдали, как снуют вокруг тролли, не догадываясь, что лишь тонкая завеса колдовства отделяет их от тех, кого они ищут. Им многажды приходилось уворачиваться от копий, стрел и камней. Черные корабли троллей проходили, бывало, под самым берегом, так близко, что с порога пещеры можно было пересчитать заклепки на щитах воинов.
Но хуже всего был лютый холод.
Впрочем, испытания помогли им узнать, что такое настоящая любовь. Они осознавали, что телесная близость — пустяк по сравнению с глубиной истинного чувства. Скафлок порой задавался вопросом, как он мог думать о том, чтобы сражаться в одиночку, без Фреды. Ее стрелы поражали троллей, ее замыслы были хитроумны и дерзновенны, а поцелуи, которые она дарила, вдохновляли его на подвиги; она воодушевляла его и придавала ему сил. Для нее же он был храбрее, добрее и желаннее всех на свете, меч и щит, возлюбленный
Иногда она корила себя, не чувствуя, однако, за собой особой вины за то, что забыла о вере. Сначала она послушалась Скафлока: тот объяснил, что молитвы помешают его колдовству. А потом Фреда решила, что будет кощунством взывать к Небесам и молить их за существ, лишенных души. Да, Скафлок язычник, но вот закончится война, и она уговорит его пойти в церковь и послушать проповедь. Неужели господь отвернется от такого человека, как он?
Жизнь изгнанников была тяжкой, но Фреда приучилась радоваться ей. Чувства ее обострились, мышцы налились силой, дух обрел выносливость. Ветер разгонял кровь в ее жилах, глаза девушки сверкали светом звезд. Благодаря тому, что смерть подстерегала ее на каждом шагу, она сумела познать жизнь во всей ее полноте.
Ей казалось странным, что, несмотря на стужу, голод и вечный страх, они никогда не ссорились. Они думали и действовали заодно, как будто были единым целым. Вся разница между ними состояла в том, насколько один дополнял другого.
— Я как-то похвалился перед Имриком, что ведать не ведал страха, горечи поражения и любовной тоски, — сказал Скафлок. Он положил голову на колени Фреде, чтобы она расчесала гребнем его волосы. — Он ответил, что на трех этих столпах строится вся жизнь смертного. Тогда я его не понял, но теперь, кажется, понимаю.
— А ему это откуда известно? — спросила Фреда.
— Не знаю. Поражения эльфы терпят нечасто, страшатся чего-либо еще реже, а любовь им вовсе незнакома. По правде сказать, милая, до встречи с тобой я был больше эльфом, нежели человеком. Но ты вернула меня к людям, словно исцелила от болезни.
— Зато сама заразилась. Все меньше и меньше думаю я о святом, куда реже, чем о полезном и приятном. Грехи мои становятся все тяжелее…
Скафлок притянул ее к себе.
— Не надо. Что толку рассуждать о грехах и искуплениях?
— Нечестивец, — упрекнула она. Он прильнул к ее губам. Она попробовала вырваться, рассмеялась и обняла его. Вскоре ее оставили последние угрызения совести.
Опустошив земли эльфов, тролли заперлись в своих укреплениях, а если и выходили из-под защиты крепостных стен, то всегда многочисленными отрядами, нападать на которые было бы безрассудством. Мороженого мяса в пещере было в избытке, и Скафлок изнывал от безделья. Он сделался мрачен и дни напролет сидел, сгорбившись, у огня.
Фреда попыталась расшевелить его.
— Мы теперь в меньшей опасности, — сказала она.
— Ну и что? Ведь мы не можем сражаться, — ответил он. — Конец уже близок. Альвхейм умирает. Скоро тролли завоюют всю Волшебную страну. А я вынужден сидеть тут!
На следующий день, правда, он вышел наружу. У ног его с грохотом разбивались о прибрежные скалы пенные валы; брызги на лету превращались в крохотные льдинки. В небе кружил ворон.
— Какие вести? — крикнул Скафлок по-вороньи. Разумеется, слова его прозвучали совсем иначе, но смысл был приблизительно тот же.