Миры Роджера Желязны. Том 1
Шрифт:
Клик. Кликлик.
Черный трон
Глава 1
Ее пение воспаряло над немолчным ропотом моря, и он внятно слышал его.
Тем сумрачным теплым утром сквозь почти молочной белизны туман, который был в своем совершенстве подобен снегу и успокаивал — как смирительная рубашка или саван, мальчик шел
Не только мрачный голос моря был причиной того, что исчезнувший в тумане мир воспринимался так обостренно. А что до моря, то оно, кстати говоря, не должно быть так близко — ведь не должно, да? По крайней мере не в этом направлении. Нет, не должно.
И все же море здесь — было. Каким-то образом песня подсказала ему это, даром что она без слов. Море здесь быть — должно. И к нему торопился он в тот день, что был уложен в ватную чашу туманного утра, коего воздух был тепл и солоноват, — а песня пульсировала, как кровь в артерии.
Ветка хлестнула мальчика по плечу, и он ощутил влажный поцелуй листьев. Шарахнувшись от одного темнеющего у самых глаз ствола, чуть было не стукнулся лбом о другой. После секундного смятения он пришел в себя и снова двинулся вперед — уверенной поступью.
Люди довольно быстро привыкают к лондонским туманам. Даже американский мальчик достаточно быстро наловчился перемещаться в непроглядном тумане — не пугаться каждой тени, а только проявлять разумную осторожность, верно оценивать искаженное расстояние, не удивляться тому, как туман обгладывает звуки, и всегда ставить ноги так, чтобы не поскользнуться на слякотных улицах.
Сейчас мальчик шел по лесу, полубессознательно ориентируясь на поющий голос, — в поисках того, кто поет. Эти поиски начались, быть может, до того, как он проснулся. Да и вообще все происходящее казалось причудливым продолжением причудливого сна.
Он не помнил, как встал, оделся, вышел из дома. Было ли все это? Впрочем, неважно. Главное, что-то когда-то уже происходило с ним на морском берегу — да, у самого моря. Надо пойти туда и выяснить все до конца. Он предчувствовал, что найдет море там, где моря никогда прежде не было. Если он проснулся — а проснулся ли он? — то песня без слов, звучавшая во сне, не смолкла с пробуждением. Песня принадлежала сну и реальности, если реальность — была. Песня подсказывала, направляла…
Он продолжал идти. Волглая от тумана одежда прилипала к телу, сырость проникла в башмаки. Тропа вела вниз по склону — и мало-помалу лес редел, хотя темные силуэты деревьев еще мелькали в тумане; да, еще и колокол где-то гудел: краешек сознания воспринимал его монотонно-медленное басовито-простецкое буханье — подголосок воздушно-легкой, эфирной песни без слов.
Уже в самом начале спуска ноздри его ощутили крепкий соленый морской воздух, и он невольно ускорил шаг. Скоро, уже скоро…
Склон вдруг стал круче. Откуда-то донеслись вскрики чаек, и несколько
Крутая тропинка наконец вывела мальчика на плоское место. Неожиданно он ощутил под ногами песок и перестук голышей. Стал слышен шум волн. Чайки громко ссорились в небе. А звук колокола почти пропал.
Пение как бы и не стало громче, но казалось ближе. Он повернул влево — туда, откуда слышалась призывная мелодия, и прошел мимо последнего прибрежного дерева — кажется, пальметты.
Туман чуть ожил и явственно двигался в направлении воды. Местами, в прогалах, можно было различить голыши и песок под ногами. Кое-где туман змеился у самой земли, мимолетно образуя странные фигуры. Подойдя к самой кромке воды, мальчик остановился, нагнулся и опустил обе руки в набегающую волну. Затем вознес омоченный волной палец к губам.
Море было явью. Теплое и соленое — как кровь.
Волна лизнула носки его башмаков, и он попятился. Повернулся и зашагал дальше совершенно уверенно — теперь он с точностью знал, куда идти. Он шел быстрее и быстрее. А вскоре и вовсе пустился бежать.
Почти сразу же споткнулся, но тут же вскочил — и упрямо помчался вперед. Похоже, он как-то вышагнулиз реальности — и снова очутился в своем сне. Сейчас он слышал металлический звяк колокольчика на бакене в каком-то канале справа. Шум самого моря внезапно стал громче. Вверху пролетела большая птичья стая — крики этих птиц отличались от крика чаек и любых других птиц, которых он когда-либо слышал. Далекий колокол возобновил — теперь где-то за его спиной — свое монотонно-медленное басовито-простецкое буханье, отвечая на неритмичный перезвон бакенного колокольчика солидно, густо.
А вот пение… Впервые оно стало слышнее. Казалось, теперь оно совсем уж близко.
Нечто темное возникло прямо впереди, поперек тропинки. Что-то вроде холмика или…
Мальчик снова споткнулся, взмахнул руками, стараясь не упасть. Но падал — и сразу же как он начал падать, пение прекратилось. И оба колокола — большой вдалеке и маленький поблизости — разом замолчали. Ему навстречу неслись мрачные зубчатые стены и зияющие бойницы — что-то вроде сумрачного многобашенного замка на песчаном холме у глади небольшого озера. Он падал прямо на эти стены — нестерпимо быстро…
Туман как нарочно разошелся, словно поднимая занавес, перспектива резко изменилась — далекое стало близким, и сумрачный внушительный замок оказался строением из мокрого песка на холмике возле озерца оставшейся после прилива воды.
Как он ни старался извернуться при падении, его вытянутая вперед рука снесла башню, да и главные ворота были непоправимо разрушены.
— Не смей! — взмыл возмущенный крик. — Противный мальчишка! Не смей!
Девочка подскочила к нему и стала колотить его маленькими кулачками — по плечам, по голове, по спине.
— Про… простите, пожалуйста, — залепетал он. — Я вовсе не хотел. Я просто упал. Я помогу. Я все восстановлю…
— У-у, негодник!
Кулачки прекратили свою работу. Он сделал шаг назад, чтобы как следует рассмотреть девочку.
Глаза ярко-серые. Над высоким лбом вьются каштановые волосы. Ручки такие нежные, пальчики такие длинные… Голубенькая юбочка и белая блузка были в песке, а подол юбки сильно промок. Пухлые губки девочки дрожали, пока она осматривала разрушения, метая гневные взгляды в сторону «негодника». Однако из серых глаз не выкатилось ни одной слезинки.