Миряне
Шрифт:
— Что делать, что делать, — зло выпалил я, — снимай штаны и прыгай! Нож ищи, нужно верёвку срезать.
Подросток, который ещё секунду назад хрипел, вцепился в мои волосы и стал очень больно их выдёргивать.
— Отцепитесь, — хрипел он, — ненавижу… отстаньте…
— Я сейчас кому-то в ухо дам! Если не прекратите выдёргивать мои волосы! — обругал я неспокойного суицидника, — у меня, между прочим, на голове не парик!
Наконец Щукарь перерезал верёвку и подросток, перестав вырываться, полностью лёг на моё плечо. И он тут же затрясся от тихого
— Это Маришка, — сказал Щукарь, — старшенькая.
— Худая, как пацан, — я погладил чуть слышно подвывающую девушку по голове.
— Мать померла год назад. Отец, наверное, все деньги пропил, — старьёвщик почесал затылок, — вот она и худеет, есть-то нечего. А если бы её булками да парным молоком откармливали, то толстая была бы. А если бы иногда откармливали, а иногда не кормили, то в одних местах было бы толсто, а в других тонко. Тут целая наука…
— Слышь ты, диетолог, за девчонкой присмотри, — сказал я и пошёл на второй этаж, — сейчас выскажу пару ласковых «заботливому» папаше.
— Бесполезно, — махнул рукой Щукарь, — его бы зашить на месяц, а с пьяным какой разговор.
Действительно, разговаривать было не с кем. На втором этаже, в такой же маленькой комнатёнке, в углу на тряпках, лежал в пьяном беспамятстве отец четырёх детей. Тело мужчины было накрыто красным, старым и драным стрелецким кафтаном.
— А он что, из стрельцов? — крикнул я на первый этаж Щукарю.
— Когда два года назад сокращали стрелецкий полк, не все смогли переехать в другие города, — ответил дед, — кто-то подался в корабельные команды, кто-то в бандиты, а кто-то просто спился.
Я заметил на руке бывшего стрельца наколку с якорем. Значит, этот папаша, сначала устроился на корабль, а затем спился, или сделал всё это одновременно. Не вынесла душа перемены сферы деятельности. На первом этаже послышались детские голоса.
— Маришка, Маришка, мы есть хотим! — в разнобой голосили малолетние капитан и команда деревянного ящика.
Я спустился вниз, из еды в доме был старый медный чайник, который покоился на маленькой каменной печурке. Я приоткрыл крышку, слава всем Святым, вода в нём была, правда несло от неё болотом, но это для колдовства не помеха.
— Сейчас будем пить горячее молоко, — сказал я детишкам и притихшей Маришке.
Затем раздул угли и подкинул пару деревяшек в печь. Через несколько минут по лачуге разлетелся запах кипячёного молока. Маришка перестирала реветь, детишки каждый со своей кружкой уселись за деревянный плохо сколоченный стол.
— А я не знал, что у нас в чайнике молоко, — загомонил Дениска, когда я разливал белую горячую жидкость, — а то мы бы давно всё выпили.
— Тьетий день не ели, — добавила младшая сестрёнка, — сухаик только сосали.
— Целебное голодание…, - хотел было развить мудрую мысль Щукарь, как я ему погрозил кулаком.
— Я всё равно вздёрнусь, — зло бросила девушка, — Фомка Шрам
— Местный воровской авторитет, — пояснил степень угрозы старьёвщик, — непринятый я скажу тип, сволочь одним словом, редкостная.
— Ничего, ничего, на всякую сволочь, всегда найдётся гадина покрупнее, — я от досады сжал кулаки, — я в обиду вас не дам.
И пока детишки допивали наколдованное мной молоко, я посмотрел по сторонам, нужно было переходить к цели нашего визита, и спешно препроводить детишек в безопасное место. Даже со своими волшебными способностями я мог в прямом бою с бандой и не совладать. Замедлялка времени козырь весомый, а вдруг они тоже кое-что умеют. Тогда порвут на куски и пустят рыбам на фуршет. Тем более тут до реки рукой подать, и рыба голодная до халявы в ней имеется.
— Маришка, — обратился я к девушке, — несколько дней назад Щукарь у вас купил старые вещи. Что-то ещё из них осталось?
— Вон там, в коробке, — пожала плечами девчонка, — несколько железячек и тряпочки какие-то, но они все уже ни на что непригодные.
Я прошёлся в указанном мне направлении, в фанерной коробке действительно лежал плохо пахнущая куча. Я, зажав нос пальцами, одной правой рукой пошарил в хламе. И нащупал очень знакомый предмет. Етитская сила! Это же часы! Сильно проржавевшие, покрытые каким-то налётом, но часы. Я тут же плюнул на неприятный запах и стал, как ненормальный разгребать тряпьё. Вот ещё одни! Вот ещё. Пять штук, все как братья близнецы, ржавые и страшные. Я поскрёб ногтем браслет. Вроде стальной корпус. Неужели командирские часы? Хоть бы они были механические, им же цены нет!
— Ладно, — я посмотрел на притихших ребятишек и такого же настороженного Щукаря, — беру всю коробку, даю за неё четыре золотые монеты.
— Туды твою растуды! — пискнул старьёвщик.
— Больше у меня пока нет, — продолжил я, — если всё у меня с починкой получится, добавлю ещё два золотых. А сейчас давайте отсюда выбираться. Будем переселяться в стрелецкую слободу. Хватит мореходить. Скоро каждый стрелец на вес золота будет.
— А как же папка? — растерялась Маришка.
— Записку оставим, как проспится сам придёт, — я порыскал глазами и нашёл кусок уголька, которым можно было оставить послание прямо на стене, — думаю, банда Фомки Шрама его в бордель не сдаст.
Я посадил троих мелких детишек в деревянный ящик, с которым они играли на улице, поднял его вверх и понёс прямо на голове. Само собой без колдовства такой трюк не обошёлся. Проржавелые командирские часы я предусмотрительно рассовал по карманам. Остальное содержимое коробки взяла в руки Маришка. Впереди нашу процессию возглавлял дед Щукарь.
— Поднять пагуса! — кричал из ящика, сидя на моей голове капитан Дениска.
Глава 22
Моё появление в «Рогах и копытах» с кучей чумазых ребятишек и худой, как мальчик подросток, девушкой все восприняли по-разному.