Мишка, Серёга и я
Шрифт:
Вид у Мишки был растерянный и счастливый. Я подозревал, я давно подозревал, что ему тоже нравится Аня. Но зачем же он скрывал? Зачем притворялся моим другом?
Сперанский заметил меня, смутился и потихоньку освободил свой рукав.
— Что с тобой? — удивилась Аня.
— Здорово, Гарик, — буркнул Мишка и посторонился, чтобы Аня тоже могла увидеть опасность.
Аня посмотрела на меня и, повернувшись к Сперанскому, равнодушно спросила:
— Ну и что?
Я стоял неподвижно
— Ты заболел? — безразлично спросила Аня. — Миша, он какой-то странный, правда?
Я ничего не сказал и, сорвавшись, побежал мимо них в класс.
Ни на кого не глядя, я прошел к своей парте и сел, прижавшись к стене. Впервые в жизни мне захотелось умереть. Я изнывал от отчаяния и полного бессилия. Про себя я называл Аню самыми грубыми словами, какие только мог придумать.
Аня и Мишка вошли в класс вместе с учителем.
Даже не взглянув на меня, Аня села на парту и раскрыла учебник.
Я чувствовал, что еще никогда она не была мне так дорога. Сжимая кулаки, я с отчаянием шептал ей в затылок:
— Дрянь!.. Дрянь!.. Клеопатра!..
— Что? — не расслышав, спросил Синицын.
— Заткнись! — прикрикнул я на него.
— Верезин! — сказал учитель, на минуту прервав свой рассказ о Робеспьере.
Я насупился и опустил голову.
В середине урока Аня, не оборачиваясь, передала на нашу парту записку. Записка предназначалась мне. Я злорадно усмехнулся, написал: «Передать Сперанскому» — и, выждав момент, когда учитель отошел к доске, положил записку между Ирой и Аней.
Через минуту записка снова вернулась ко мне. Аня написала: «Хорошо, передай Сперанскому».
— Давай я передам, — сказал Синицын, успевший прочесть эту строчку.
Я замахнулся на него локтем.
— Верезин, выйди из класса, — не выдержал учитель и шагнул ко мне.
Ребята обернулись.
— Могу, — сухо сказал я учителю. — Пожалуйста.
Я заметил, что Мишка смотрит на меня, и небрежно помахал запиской. По лицу Сперанского я догадался, что он все понял. Выражение у него сделалось обиженное и огорченное. Я нахально усмехнулся ему и вышел.
Выйдя из класса, я прежде всего раскрыл Анину записку. Сначала я посмотрел на подпись. Если бы она подписалась «Мальцева», это значило бы, что мы поссорились. Но она подписалась «Аня». И я, успокоившись, стал читать по порядку:
«Гарик, ты ребенок. Понимаешь? Нельзя быть таким мнительным. И потом, почему я не могу дружить и со Сперанским? Ты как-то странно смотришь на вещи».
Аня называла Мишку по фамилии. Это показалось мне убедительным доказательством того, что она вовсе в него не влюблена. Вряд ли она могла специально для меня написать: «Сперанский». Такое пишется автоматически.
IV
Про
Они повели себя точно так, как я и ожидал.
Гуреев чуть не задушил меня от радости. Даже Серёга сказал, что я законный парень.
Только Мишка, который вертелся рядом, делая вид, что вовсе не слушает, вдруг набросился на меня.
— Ты что, Верезин? — спросил он раздраженно. — Забыл, что класс сегодня идет патрулировать?
Об этом я действительно забыл. Собственно говоря, в патруль должен был идти не весь класс, а только Мишка, Серёга, Ира Грушева и Студя. Но мы, остальные, решили их сопровождать. Потому что это было первое дежурство нашего восьмого «г».
При других обстоятельствах я, конечно, сказал бы мирно:
«Ты прав, Миша. Пойдем в секцию завтра или послезавтра».
Но сейчас у меня была потребность ссориться. Правда, осторожно. Так, чтобы Сперанский не полез на меня с кулаками. Я презираю грубую физическую расправу.
— Почему, собственно, мы должны быть у тебя зрителями? — возмутился я. — Мне, например, интереснее в секцию пойти. А остальные как хотят.
— И мне интереснее в секцию, — сейчас же поддержал Гуреев.
— Значит, вы дезертиры, — перебил Мишка. Раньше он сказал бы мне спокойно: «Гарик, ведь патруль — очень важное дело».
— Чепуха! — вспыхнув, крикнул я.
— Кроме того, — сказал Мишка, сдерживаясь, — если идти в секцию, надо заранее договориться с Геннадием Николаевичем. Правда, ребята?
— Ни с кем не надо договариваться, — сейчас же возразил я. — Правда, ребята?
— В общем, я сказал «нет»! — отрезал Мишка.
— А я сказал «да».
Ира и Аня, которые в этот момент выходили из класса, переглянулись и рассмеялись.
— Петухи! — на весь класс сказала Аня.
V
Часа через три мы уже стояли перед Дворцом спортивного общества «Труд». Нас было всего четверо, включая меня.
Званцева я узнал издали. Он шел под руку с девушкой, которая хохотала, кокетливо запрокидывая голову. У меня екнуло сердце, как на экзамене, когда вызывают: «Верезин, к доске».
— Званцев, — шепнул я ребятам.
Из-за моей спины они стали разглядывать Званцева.
— Что же ты? Иди! — подталкивали они меня.
— Отстаньте! Неудобно.
— Чего неудобного? — зашипел Гуреев, и я почувствовал довольно-таки сильный удар в бок.
— Во-первых, не дерись, — сказал я, вежливо улыбаясь на тот случай, если Званцев посмотрит в мою сторону. — Все равно я знаю, что это ты ударил. А потом, Званцев идет с девушкой. Неудобно.