Мишка, Серёга и я
Шрифт:
— Мы уже познакомились, — хладнокровно заметил Серёга.
Геннадий Николаевич резко выпрямился.
— Ну, ты, парень! — прикрикнул он. — Я тебя помню. Заруби на носу: я свои уроки срывать не позволю. Я тебе не англичанка. Понятно?
— Понятно, — охотно согласился Серёга.
Классный еще несколько секунд сурово смотрел на него. Потом снова уселся на стол.
— Не будем вспоминать наше первое знакомство, — проговорил он. — Надеюсь, вы исправитесь. Пока я вас прощаю. Условно.
Мы
— Учтите, — сказал он, — все ваши фокусы я наизусть знаю. Сам вытворял такие. Я понятно говорю?
— Понятно! — в восторге закричали ребята.
(Первый урок нового преподавателя обещал стать очень веселым.)
— А ну, тихо! — прикрикнул Геннадий Николаевич и подождал, пока мы замолчим. — Должен вам сказать, что я человек строгий. Придирчивый. Понятно?
— Понятно! — хором ответили мы. На несколько секунд это слово стало единственным в классе. Мы оборачивались друг к другу и радостно спрашивали: «Я понятно говорю? Понятно?»
Геннадий Николаевич обиженно покраснел и снова постучал по столу. Когда мы немного затихли, он сказал:
— Я вижу, вам очень весело. А зря. Сегодня я говорил с управдомом, у которого вы украли железо. Оно стоит тысячу шестьсот рублей. Каждый из вас завтра же принесет по сорок рублей. Понятно? — спросил он по инерции и покраснел еще сильнее.
Класс грозно зашумел. Геннадий Николаевич строго посмотрел на нас.
— Ой, страшно! — сейчас же сказали из угла.
Классный пристально взглянул туда и повторил:
— Чтоб деньги были завтра же!
— А вы с директором говорили? — крикнул Мишка.
— Не беспокойся. Неделя уже прошла. Или вы, может, были в райсовете?
Мы не ответили. В классе становилось все тише и тише. Я услышал вдруг, как у кого-то из ребят тикают часы.
— Таким образом, — сказал Геннадий Николаевич, — на поблажки не надейтесь. А теперь… — он заглянул в журнал и назвал наугад: — Мальцева.
Ани Мальцевой в школе не было. Мы продолжали молчать.
— Отсутствует? — выждав, спросил Геннадий Николаевич и сделал в журнале отметку. — Иванов.
Серёга чуть приподнялся, и по его невозмутимому лицу мы поняли, что сейчас он выкинет очередную штуку.
— Отсутствует, — предупредительно сказал Серёга. У него было такое выражение, будто он изо всех сил сочувствует учителю, но помочь ничем не может.
Геннадий Николаевич, понимающе кивнув, снова уткнулся в журнал.
— Гуреев, — вызвал он, поднимая голову.
— Отсутствует, — быстро ответили за Гуреева с задней парты.
Гуреев, первый силач класса, удивленно оглянулся и фыркнул, закрыв рот ладонью.
— Вот как? — спросил наш новый
— Отсутствует, — буркнул с места Мишка.
Ему явно было не по душе то, что происходило в классе. Но он никогда не шел против нас, даже если бывал не согласен. Он переубеждал, кричал, надувался, когда с ним не соглашались, но стоило начать очередную бузу — и он присоединялся к нам.
Геннадий Николаевич шумно захлопнул журнал. Мне показалось, что он хочет закричать на нас. Но он только неторопливо прошелся между рядами, неожиданно остановился возле меня и спросил, стараясь говорить спокойно:
— А ты, Верезин, тоже отсутствуешь?
Я встал и посмотрел на ребят, спрашивая у них взглядом, что делать. Но они отворачивались и чуть ли не откровенно смеялись.
— Присутствую, — сквозь зубы процедил я.
Геннадий Николаевич торжествующе оглянулся на класс.
— Пойдем дальше, — угрожающе произнес он. — Кто же у нас Мальцева?
— Она отсутствует, — объявил я и победно взглянул на ребят. Я сказал это тем более злорадно, что ничем не рисковал: Аня ведь действительно не пришла.
— А Иванов?
Мое злорадство тут же сменилось страхом. Побледнев, я покосился на Серёгу: он показывал мне под партой кулак. Я отвел глаза и с откровенной ненавистью уставился на Геннадия Николаевича. Почему из всего класса он выбрал именно меня? Неужели он каким-то шестым чувством определил, что я пугливее остальных? Бывает же такое чувство у собак. Из двадцати убегающих они укусят именно того, кто отчаяннее всех боится.
(Да, я трус. Но ведь не я же в этом виноват. Мне недавно попалась книга «Жизнь с точки зрения физика». Там написано, что человек состоит из атомов и молекул. Характер же человека зависит от того, как эти атомы расположены в данный момент. Меняют свое расположение атомы — меняется и характер. Сейчас я трус. Но через год или два свободно могу стать самым храбрым человеком в школе. Все зависит от движения атомов и молекул.)
— Кто же все-таки Иванов? — повторил Геннадий Николаевич. — Не тот ли, что показывает тебе кулак?
Вот когда я пожалел, что у меня слишком богатое воображение. Я так ясно видел, что будет, если я скажу: «Нет». Мама станет плакать в учительской, отталкивая стакан с водой, который протянет ей директор. На все ее мольбы, чтобы меня не исключали, директор разведет руками и скажет: «Решение педсовета…»
И мне, наверное, придется поступить учеником слесаря в велосипедную мастерскую, как одному парню из нашего двора, Петьке, со странным прозвищем «Перец». До прошлого года он учился вместе с нами, но его исключили…