Мишкино детство
Шрифт:
…Приятели скрылись за крутым поворотом Гнилого ручья. Мишка заглянул в сумку и, убедившись, что голубенькая книжка лежит на месте, степенным шагом продолжал путь. Он обдумывал, о чем ему в первую голову написать: то ли про заячий хлеб, то ли про волшебный камень, то ли как он был пахарем.
За обедом его все время будто что-то подталкивало рассказать матери про радостный сегодняшний день, про Акимову душу, про голубенькую книжку, про волнующий разговор с Александром Петровичем, но он крепился, ожидая подходящего повода.
И только когда мать спросила,
— Я у него нынче в гостях был… Кофей пил… Он мне вот какую книжку подарил!
— За что же это он тебе? — обрадованно спросила мать.
— Значит, было за что… Думаешь, я праздники зря в хате просидел? Я про Акимову душу написал, а он мне книжечку эту и большую чашку кофею… И еще буду писать…
— Про какую душу? — не поняла мать.
— «Про какую, про какую»! — недовольно буркнул Мишка, вылезая из-за стола. — Про деда Акима, как она мухой летала.
— И за это книжку? — усмехнулась мать.
Мишку эта усмешка обидела:
— Александр Петрович, должно быть, чуть-чуть больше твоего понимает…
И чтоб ей можно было представить, каков Александр Петрович, Мишка, ложась спать, восторженно рассказывал:
— Он знаешь какой? Такого другого нет во всем свете. Нет спору, Клавдия Сергеевна, что учит первых и вторых, тоже простая. Но Клавдии Сергеевне не дойти до него. Он, как равный товарищ, на больших переменах играет со школьниками и в лапту, и в городки, и в чижика. А зимой не брезгает скатиться с ребятами на салазках… А когда Александр Петрович играет в лапту, ребята уходят в поле чуть не за версту — так далеко он бьет мяч. И мяч, не тряпочный, а настоящий резиновый, черный, он купил за свои деньги. Не меньше как полтинник отвалил… И девочки любят Александра Петровича. Вот, к примеру, Александр Петрович играет с ребятами в лапту, а девчонка подбежит к нему, тронет рукой и крикнет: «Пятно!» А он сейчас же палку бросит наземь, догонит девчонку и отдает «пятно» обратно. За то у мальчишек с девчонками всегда раздор.
И мужики любят Александра Петровича. Мужиков он по воскресеньям скликает в школу и о чем-то им читает и рассказывает. И мужики, Мишка слышал, говорили: «С ним поговоришь, как меду попьешь».
Только бабы говорят:
— Какой это учитель, когда он, как маленький, с ребятами играет!
Но что бабы понимают! Ведь они все поголовно и в Рвановке, и в Осинном, и на Боковке неграмотные.
— Ты слышишь? — спрашивает Мишка у матери.
— Слышу, слышу… Хороший учитель, — говорит из кухни мать, громыхая посудой.
— А задачи, — продолжает рассказывать Мишка, — все в уме решает. А один раз, должно быть, целый час читал стихотворение Пушкина «Полтава». А стихотворение это — целая книжка. А читал он напамять.
Мишка остановился, выжидая, что скажет мать.
— Такого учителя у вас еще не было, — сказала мать.
— И не будет, — подтвердил Мишка.
Он остался доволен, что мать наконец-то поняла, каков есть Александр Петрович.
…Есть у Мишки любимая рябая курочка.
Тогда Мишка, чтоб доказать, что яйцо неподдельное, разбил его о камень. Ребята удивились и пожалели яйцо.
Чтоб в этом году яйца были еще крепче, Мишка уже давно подкармливает рябенькую курочку мелом. А первое яйцо, которое бывает самым крепким, Мишка окрасит в темносинюю краску и на пасху подарит его Александру Петровичу. Не потому, что он голубенькую книжку Мишке подарил, а потому, что Мишка давно любит Александра Петровича. Подарит и скажет: «С любым бейся этим яйцом — не подведет».
Другие ребята, может быть, по десятку принесут, да только эти десятки и одного Мишкиного яйца не будут стоить.
— Ведь правда ж? — спрашивает Мишка у матери.
Мать не ответила. Мишка свесил с печи голову и увидел, что мать стоит на коленях перед густо облепившими угол иконами и шепчет молитву. Вот она подняла голову от земли, жалобно-просительно посмотрела на иконы, медленно перекрестилась и зашептала:
— Благодарю тебя, боже, что печешься об нас, сиротах грешных, что ты не забываешь моего Мишку, что ты памятью его вразумил…
Мишке стало досадно. Выходит, что она его не слушала, что все это говорил он стенкам.
— Так ей и рассказывай… — пробурчал он.
Но потом успокоился и шопотом начал разговор сам с собой:
«Неужто взаправду будет голубенькая книжечка и на ней «М. Яшкин»?..»
Однако на другой же день вихрем налетели совсем неожиданные события и впрах разнесли Мишкины планы о голубенькой книжечке.
Во время занятий сторожиха Акулина приоткрыла дверь в класс и таинственно поманила пальцем Александра Петровича. Он о чем-то поговорил с ней и, кинув ребятам: «Посидите тихо, я сейчас», ушел.
Больше его школьники не видели. Вместо Александра Петровича в класс вошел высокий, сутулый, скособоченный отец Петр. Одной рукой он пощипывал сивую, похожую на обтрепанный веник бороду, другая рука, державшая желтенькую тетрадочку, была заброшена за спину. Походив некоторое время, как будто в раздумье, около передних парт, отец Петр вдруг остановился против Мишки, вперил в него свои маленькие, злые светлозеленые глаза и спросил:
— Человек смертен… А душа?
— Бессмертна, — сказал Ванька Федотов.
Мишка покраснел, потупился и ничего не сказал.
— Я тебя спрашиваю, скотина паршивая: бессмертна душа? — повторил свой вопрос поп и так близко нагнулся к Мишке, что тот ощутил запах перегоревшей махорки.
Мишка не знал, смертна или бессмертна душа, но по грозному тону попа чувствовал, что душа бессмертна.
— Бессмертна, — тихо сказал он.
— А ты что ж, скотина паршивая, над бессмертием души решил издеваться?
Мишка не помнил, чтобы он когда-либо над душой издевался.