Мисс Чудо

Чейз Лоретта

Услышав последнюю фразу, Алистер остановился как вкопанный.

Письма, о которых упоминала мисс Олдридж, были отправлены экспресс-почтой более недели назад.

— Экспресс-почтой? Из Олдридж-Холла? — удивился он. — В прошлую субботу? Всего три дня назад?

— Совершенно верно, — сказал Горди. — Я рад, что мозговая травма не лишила тебя способности производить простейшие арифметические действия.

— Мозговая травма. — Алистеру не потребовалось много времени, чтобы сложить два и два. — Понятно, — спокойно произнес он, хотя тон

его понизился на целую октаву. — Какие еще интересные подробности любезно сообщила тебе мисс Олдридж?

Двое мужчин удалились в частную гостиную Алистера. Там Горди передал ему срочное послание, полученное из Олдридж-Холла.

Пока его сиятельство поглощал завтрак, Алистер читал письмо.

Хотя письма было подписаны мистером Олдриджем, изобилующий завитками почерк, как и стиль письма, принадлежали явно не ему, а мисс Олдридж. Если судить по почерку, можно предположить, что автор обладает живым воображением и так же легкомыслен и непослушен, как и его волосы.

В то же время мисс Олдридж никогда не лукавила, ее искренность не вызывала сомнений, она не витала в облаках, обладая острым умом.

Диагноз доктора Вудфри «нервное переутомление» она истолковала как «нервный срыв», шишку на голове как «мозговую травму». Говоря о ввалившихся глазах Алистера, она намекала, что он тяжело болен и состояние его ухудшается. Она сравнивала его бессонницу с лунатизмом леди Макбет и беспокойством Гамлета, намекая, что Алистеру грозит безумие. Она согласилась с Алистером, назвавшим доктора Вудфри невежественным деревенским шарлатаном. Настаивала на том, чтобы мистера Карсингтона осмотрел в Лондоне «практикующий врач, психиатр».

Она скромно призналась, что может ошибаться, поскольку не является специалистом в подобного рода заболеваниях, и сочувствует лорду Гордмору, доверившему свой бизнес человеку, у которого с головой не все в порядке.

Еще долго после того, как он дважды прочел это — сначала с яростным возмущением, а потом со сдержанным восхищением, — Алистер сидел, уставившись на испещренную завитками страницу. Будь он один, обвел бы эти завитки пальцем. Но он в достаточной степени владел собой, чтобы не сделать этого, но, вместо того чтобы вернуть письмо Горди, аккуратно сложил его и засунул в потайной карман жилета — поближе к сердцу.

Горди вопросительно посмотрел на него.

— Не сомневаюсь, что Олдридж — или его дочь — преувеличивают опасность, — сказал его сиятельство. — И все же тебе надо показаться компетентному лондонскому врачу. Падение в горный ручей не могло улучшить твоего состояния, а ведь для нас с тобой не секрет, что твой мозг после Ватерлоо основательно пострадал.

— У меня тогда был жар, — возразил Алистер, — и я бредил.

— Но когда жар прошел, ты не мог вспомнить, что происходило на поле боя и каким образом ты был ранен. Ты не поверил бы мне, если бы я не привел к тебе тех парней, которые рассказали о твоих подвигах.

— Но ты об этом знал, —

сказал Алистер.

— Конечно, знал, — согласился Горди. — Я знал тебя с детства. И понимал, что что-то не в порядке. Ты не подумал о том, что недавний ушиб головы усугубил твое состояние?

— У меня была амнезия, — сказал Алистер. Горди с сомнением взглянул на него.

— Амнезия, — повторил Алистер, подумав, что об этом догадалась мисс Олдридж, кроме нее никто не заметил, в том числе и он сам, и его друг Горди.

— Амнезия, — повторил Горди.

— Вот именно. А когда я ушиб голову, память вернулась.

— Но ты плохо выглядишь, Кар. Не лучше, чем когда мы с Зорой унесли тебя из палатки хирурга.

— Это все из-за бессонницы, — проговорил Алистер.

— Понятно. Амнезия и бессонница. Что-нибудь еще?

— Я не сошел с ума, — заявил Алистер.

— Я этого не сказал. Тем не менее…

— Мысль о моем психическом заболевании тебе навязала мисс Олдридж, — теряя терпение, произнес Алистер. — Она манипулирует тобой, неужели не понимаешь? Она пытается избавиться от меня.

Брови Горди поползли вверх.

— Вот как? Это что-то новенькое. Гораздо чаще женщин приходится буквально с кожей отрывать от тебя. Даже Джудит Гилфорд сменила бы гнев на милость — особенно после Ватерлоо, если бы ты поползал перед ней на коленях.

— Я гнусно использовал ее, — пробормотал Алистер. — Стыдно вспоминать.

— Кар, мы с тобой оба знаем, что она была невыносима.

— Это не повод для того, чтобы изменить ей с другой женщиной, тем более открыто, — возразил Алистер. — Неудивительно, что мисс Олдридж не доверила бы мне представлять ее интересы.

Лорд Гордмор поставил на стол кружку.

— Прошу прощения, я не ослышался? Ты сказал: ее интересы?

— Общие интересы, — ответил Алистер. — Она выступает от имени других обитателей Лонгледж-Хилла, поскольку они с чрезмерным благоговением относятся к моему отцу и моим так называемым героическим подвигам и не решаются высказывать свои возражения.

Ошеломленный, его сиятельство после некоторого молчания сказал:

— Иными словами, только мисс Олдридж высказывает возражения против строительства каната. Нашим единственным противником является женщина. Но она не имеет права голосовать. Не контролирует ни единого места в палате общин.

— Возражает не она одна, — сказал Алистер. — Но только она осмеливается высказывать возражения вслух.

— Дружище, в наши обязанности не входит поощрять робких высказываться, — заявил Гордмор. — Наша задача — проложить канал. В настоящее время единственным нашим противником является женщина, а это все равно что вовсе не иметь противников. Надо ковать железо, пока горячо.

— Мы не готовы его ковать, — произнес Алистер. — Я на две недели был выведен из строя. Эта старая курица Вудфри запретил общаться с кем бы то ни было. Я еще не обсуждал вопрос о строительстве канала с землевладельцами.