Миссис Крэддок
Шрифт:
Берте очень хотелось отослать сестру викария домой, однако ей не хватило смелости.
— Как вам угодно, — ответила она.
К голосу мисс Гловер прибавился еще один, из-за двери донеслись перешептывания, потом опять постучали.
— Берта, какие будут распоряжения?
— Какие теперь распоряжения?
— Почему вы заперлись? Разве не понимаете, что происходит? — Голос мисс Гловер задрожал. — Прикажете позвать женщину, чтобы обмыть тело?
Берта замерла, ее губы побелели.
— Делайте что хотите, — сказала она.
Вновь повисла тишина, странная, сверхъестественная, более невыносимая, чем оглушительный
А затем Берту пронзила мысль — острая и мучительная, точно сатанинское копье. Она в ужасе вскрикнула. Чудовищная, нестерпимо омерзительная мысль. Берта бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку, чтобы отогнать ее. Сгорая от стыда, она закрыла уши ладонями, только бы не слышать безмолвный шепот дьявола.
Она свободна.
— Значит, таков итог? — вполголоса произнесла Берта.
К ней вернулись воспоминания о зарождении любви. Она вспомнила страсть, слепо швырнувшую ее в объятия Эдварда, вспомнила свое мучительное унижение, когда стало ясно, что муж не способен отвечать такой же пылкостью… Любовь Берты напоминала огонь, безрезультатно кидающийся на базальтовую скалу. Она вспомнила и свою ненависть, которая последовала за горьким разочарованием, и, наконец, безразличие — то самое безразличие, что сейчас заморозило ее душу. Сравнивая свою безумную жажду счастья и безысходное отчаяние, которым обернулись все стремления, Берта понимала, что жизнь прошла зря. Ее радужные надежды сейчас проплывали перед глазами, будто призраки, и она горестно взирала на них. Она ожидала так много, а получила ничтожно мало! Боль тисками сжала сердце, силы оставили Берту. Переполненная жалостью к самой себе, она безвольно опустилась на колени и залилась слезами.
— О Боже, — стонала она, — за что ты наказываешь меня несчастьями?
Берта рыдала в голос, не сдерживаясь.
Мисс Гловер, добрая душа, молча плакала за дверью, ожидая, что может понадобиться Берте. Услышав бурные рыдания, она снова постучала.
— Берта, голубушка, впустите меня. Вы только сильнее мучаете себя, отказываясь поделиться горем.
Берта заставила себя подняться на ноги и отпереть дверь. Мисс Гловер вошла в комнату. В порыве сочувствия она отбросила свою обычную сдержанность и крепко прижала Берту к груди.
— О, моя дорогая, это ужасно, просто ужасно! Я вам искренне соболезную. Даже не знаю, что сказать. Я могу только помолиться.
Слезы потоком лились из глаз Берты, но не оттого, что Эдвард был мертв.
— Теперь у вас остался лишь Господь, — скорбно произнесла сестра викария.
Наконец Берта отстранилась от мисс Гловер и вытерла мокрое лицо.
— Не старайтесь быть мужественной, Берта. Вам нужно выплакаться. Он был замечательным, добрым человеком и очень вас любил.
Берта молча взирала на мисс Гловер. «Да, я страшно жестока», — подумала она.
— Не возражаете, если сегодня я переночую с вами? — спросила сестра викария. — Я послала Чарльзу записку, что остаюсь в Корт-Лейз.
— Ох, нет, прошу вас, не надо. Фанни, если вы меня любите, пожалуйста, дайте мне побыть в одиночестве. Не хочу показаться грубой, но сейчас я не в состоянии никого видеть.
Эти слова глубоко уязвили мисс Гловер.
— Хорошо, не стану вам мешать. Если вы этого
— Да, иначе я просто сойду с ума!
— Хотите поговорить с Чарльзом?
— О Боже, нет. Фанни, милая, не сердитесь. Не сочтите меня злой или неблагодарной, но все, чего я хочу, — это чтобы меня все оставили.
Глава XXXVI
Берта вновь сидела одна в своей комнате, перебирая в памяти прошлое. Затмив собой картины последних лет, перед ней ярко вставали первые дни любви — визит на ферму к Эдварду, вечер у ворот Корт-Лейз, когда он попросил ее руки… С каким экстазом она бросилась в его объятия!
Забыв о настоящем Эдварде, погибшем несколько часов назад, Берта вспомнила высокого стройного юношу, при виде которого у нее кружилась голова, и к ней внезапно вернулась давняя страсть. На глаза ей попалась фотография Эдварда в молодости — карточка стояла на каминной полке уже много лет, но Берта ее не замечала. Она схватила фотографию, поцеловала и прижала к груди. Тысячи сладких моментов пронеслись в ее памяти; Берта опять увидела Крэддока таким, как тогда — крепким, сильным мужчиной, чья любовь служила защитой от всех мирских бед и напастей. Но что толку теперь… «Нужно быть совсем сумасшедшей, чтобы вновь полюбить его сейчас, когда уже поздно», — подумала она.
Сожаление, разлившееся в ее душе, повергло Берту в ужас. Ей казалось, будто дьявольская рука стиснула сердце и сжимает, сжимает его железной хваткой. Нет, ни в коем случае нельзя позволять горю взять верх! Она и без того выстрадала слишком много. Нужно задушить в себе малейшие ростки боли, которые в будущем могут расцвести новым идолопоклонством. Единственный выход для Берты — уничтожить все, что напоминало бы о муже.
Она взяла фотографию, уже не смея взглянуть на нее, вынула из рамки и разорвала на мелкие кусочки. Затем обвела взглядом комнату: «Нельзя ничего оставлять!»
На столике лежал альбом с фотографиями Эдварда в разные годы. На них был кудрявый малыш, сорванец в коротких штанишках, ученик колледжа, возлюбленный Берты. Нашлись и фотографии, сделанные во время медового месяца в Лондоне (Берта сама уговорила Эдварда сняться), — с полдюжины карточек, на которых Эдвард был запечатлен в разных позах. С тяжелым сердцем Берта порвала их все. Ей потребовалось невероятное усилие воли, чтобы не осыпать карточки горячими поцелуями. Пальцы устали рвать бумагу, но в конце концов от фотографий остались одни клочки, которые отправились в камин. Туда же полетели письма Эдварда. Берта чиркнула спичкой и подожгла груду обрывков. На ее глазах они скручивались, чернели и вскоре начисто сгорели, превратившись в кучку пепла.
Берта в изнеможении упала в кресло, однако быстро взяла себя в руки. Выпив воды, она приготовилась к более тяжкому испытанию. От следующих нескольких часов зависело ее будущее душевное спокойствие.
Стояла глубокая ночь, неспокойная, бурная. В голых деревьях бушевал ветер. Берта вздрогнула, когда его порыв ударил в окно с воем, пугающе похожим на человеческий стон. При мысли о том, что ей предстоит сделать, Берту охватил страх, однако сейчас ею двигал еще больший ужас. Она взяла свечу и, открыв дверь, прислушалась. Никого. Тоскливо завывал ветер; ветки зловеще царапали оконное стекло, точно неприкаянные духи рвались в дом.