Миссия: соблазнить ректора

Летова Ефимия

— Будет ещё какая-то мелкая дрянь ерепениться… — пробурчал верлад, плюхнулся на кровать и похлопал себя по бедру, точно я была собакой. — Садись и слушай.

Я осторожно опустилась рядом, очень надеясь, что он имел в виду не свои колени и что дело не дойдёт до кровопролития.

Следующие полчаса, а может, и больше верлад излагал мне тяготы своей «архиважной и архисложной» работы, из его речи выходило, что король и Родина не знают своих истинных героев, министр — высокородная скотина, которому бы только развлекаться и брать взятки, одновременно или по очереди, а Эстей…

Вот

на «нашем общем друге» болтливость отчего-то покидала всё больше и крепче напивавшегося заместителя, бедную рабочую лошадку, самый важный винтик в государственной машине. Правда, кое-какое выводы сделать мне всё-таки удалось, и они не радовали. Ни настоящего имени, ни должности «друга» Сурем Диоль не разболтал, но из его оговорок выходило, что Эстей был действительно влиятельной личностью и имел компромат на многих уважаемых верладов, в том числе отца бедолаги Мертона, и пользовался чуть ли не личным королевским покровительством.

Я стоически выдерживала и омерзительный запах алкогольных паров и сытного ужина с чесночком из его рта, и постоянные попытки меня напоить — увы, долбануть верлада тазиком по голове было неуместно, поэтому что-то да приходилось глотать, как и терпеть настырную ладонь, всё смелее подбиравшуюся к моему бедру. Отчего-то во мне царила каменная уверенность, что Эстей поставил своего должника в известность о моей неприкосновенности. Я слушала, кивала, соглашалась со всем: да, мол, кругом бездельники, скотины, негодяи, уроды и мздоимцы, которым наплевать на будущее собственной страны! Конечно, верлад Диоль единственный и неповторимый, замечательный, уникальный человек, который самоотверженно тащит эту самую страну на своих мужественных тощих плечах к светлому будущему!

— Прибыл-то сюда я не просто так, — наконец, напыщенно, но путанно пробормотал верлад Диоль. Снова отхлебнул своё терпкое пойло. — Слушок про Академию эту идёт нехороший. А я сразу говорил, что надо её прикрыть… Но какая-то крыша есть в высоких кругах, связи у выскочки Лестариса. Деньги и связи, знаешь ли, решают всё. Но, возможно, не в этот раз… Лестариса этого у нас там страсть как не любят. Несговорчивый он, себе на уме, договариваться с уважаемыми людьми к обоюдной выгоде не хочет. Академия эта очень перспективна, но стране не нужны учёные, стране нужны военные. Алхимаги на военной службе, понимаешь, дурочка? На тёпленькое место Лестариса есть несколько куда более подходящих кандидатов, да только повод нужен весомый…

— Что вы имеете в виду? — я навострила уши даже в том напряжённом состоянии, в котором пребывала.

— Слышала о рынке теней? Нет? Ну, конечно, откуда тебе… Несмотря на работу доблестной королевской полиции, — а вот это был уже явный сарказм, — те, кто хочет купить что-то запретное всегда находят возможность встретиться с тем, кто готов продать нечто запретное. Сечёшь? Последний год увеличились поставки некоторых видов незаконных ядовитых веществ, и след их происхождения ведёт сюда. Как же, Академия ядов. Небось студенты алхимичат халтурку между лекциями… И, возможно, толкают её на рынке теней с согласия своего главного наставника.

— Это бред! — возмутилась

я. А потом вспомнила о кражах. — Тут всё под контролем, студенты не достанут лишнего!

— Наивная дурочка. Кто-то из преподов, конечно, в доле. А то и сам ваш разлюбезный ректор. Вот и повод прижучить нахала безродного… Пей, кому говорю. До утра ещё далеко.

Внезапно мимолётно касающаяся меня до этого момента рука вдруг осмелела и легла мне на грудь, а я неуклюже отпрянула и внезапно поняла, что при относительно ясной голове тело меня почти не слушается.

Вот ведь… мрак!

— А ну, иди с-с-сюда! — верлад икнул и снова похлопал себя по бедру. — К ноге, сучка! Брезгуешь, что ли?!

Я испытала огромное желание самой стукнуться лбом об тазик.

— Эстей вам не говорил, что меня трогать нельзя? Меня нельзя трогать! — я попыталась изобразить уверенность, которую вдруг резко перестала чувствовать. Верлад скорчил рожу и погрозил мне пальцем.

— А мне он н-не указ! Я с-сам решаю, с кем мне с-спать, а н-не он… Ид-ди к папочке Сурему, к-кому г-г-говорят!

Он потянул меня на себя, я же, наоборот, стала отодвигаться. Играть в перетягивание на кровати было неудобно, верлад рывком поднялся — и, очевидно, позабыл про пресловутый тазик. Нога «покровителя» попала именно туда, он поскользнулся, взвыл, нелепо вскинул вверх руки и свободную ногу — и рухнул, пискляво ойкнув. Взметнулся фонтан ещё теплых брызг и комочков пены, раздался металлический звон завертевшегося волчком тазика, сдавленный всхлип — и тишина.

Страшная, страшная тишина.

Глава 24

Я не поверила ни собственным глазам, ни ушам. Застыла на кровати, а потом осторожно, на четвереньках подползла к краю. «Покровитель» неподвижно лежал на полу в брызгах воды, с закрытыми глазами.

В первый момент мне показалось, что темные лужицы под ним — это кровь, хотя даже от разбитой головы столько крови вроде никак не могло натечь… Или могло?! Я шумно сглотнула — во рту моментально пересохло, живот противно сжался. Надо было срочно выяснить, всё ли с Диолем в порядке, проверить пульс (где его там проверяют?), посмотреть зрачки (а что там смотреть?!) или хотя бы выяснить, дышит он или не дышит. Я уставилась на грудную клетку, избегая смотреть верладу Сурему в лицо. Дышит или не дышит?! Может, у меня в глазах рябит? Чем дальше, тем больше я сомневалась в том, что вижу, тем страшнее становилось оставаться наедине с неподвижным телом в полной тишине. А вдруг его ещё можно спасти?!

«Не спасёшь, — захихикал противный голос внутри. — Никого ты не спасёшь. Мертон умер, так? Трупы рядом с тобой так и множатся. Теперь ты обречена. Обречена!»

Я шлёпнула себя ладонью по щеке, слезла с кровати и как была, босиком, рысью потрусила к двери, стуча зубами. Не чувствуя холода каменного пола коридора, пронеслась по направлению к лестнице, поскакала по ступенькам вниз, отчего-то уверенная, что вот-вот поскользнусь и упаду, чтобы больше уже не подняться…

И почти упала — как раз в объятия поднимающегося по лестнице ректора.