Миссия в Ташкент
Шрифт:
Борьба шла в разных частях города. Несколько известных большевиков присоединилось к Осипову; среди них был Геголошвили, который арестовывал меня 21 октября. Наконец 21 января Осипов решил, что он разбит и с небольшой группой соратников (и конечно с деньгами) покинул Ташкент, бросив отряды своих сторонников, которых не предупредили об этом и которые, в конце концов, были убиты.
Большевики устроили ужасную месть за это восстание. Все люди, подозреваемые в причастности к нему, были арестованы. Арестованы были не только те, кто на самом деле был причастен к мятежу, но также и совершенно невинные люди. Я слышал множество душераздирающих историй. Достаточно было надеть шейный платок или галстук, расцененный как буржуазный, чтобы быть арестованным. Один инженер, приехавший на рождественские каникулы к своей дочери, оказался среди тех, кто был арестован и расстрелян. Другой жертвой оказался инженер Керенский,
Хуже всего было то, что они арестовали и расстреляли Клеберга — главу шведской миссии Красного креста по помощи немецким военнопленным, главной виной которого было ношение шейного платка. Фактически все эти арестованные числом около четырех тысяч были расстреляны самым жесточайшим образом.
Я узнал ниже описываемую историю несколько месяцев спустя от человека, которому, я так думаю, единственному удалось спастись. Я привожу ее, так как она ценна тем, что показывает, что она была возможна.
Человек, которого мы назовем условно Семенов, служил в охранке — секретной полиции во времена царизма. Он был схвачен на улице во время боев на самом деле с револьвером в руках, и его вина была несомненна. Он вместе с несколькими сотнями других был отправлен в комнату в железнодорожных мастерских. Было очень холодно, и он был одет в пальто с меховым воротником; у него были очки и подвернутые на концах усы. У него было два паспорта, один его собственный, а другой фальшивый на фамилию Попов. Во время ареста он был последним. Арестованных вызывали по шесть человек. За столами сидело шесть судей, все рабочие. Стоящий солдат говорил, что он видел арестованного до «суда» с оружием в руках, стреляющего. «Судья» приказывал расстрелять его, а его фамилия заносилась в список. Группа потом отправлялась в другую комнату дожидаться своей очереди. Семенов сказал пятерым своим товарищам, что он собирается попробовать сбежать, и попросил их для этого сказать, когда будут зачитывать фамилии из списка их группы, что он, Семенов, уже расстрелян. Попов это распространенная фамилия, а поэтому он мог надеяться, что в списках есть еще один Попов. Сам Семенов избавился от своего паспорта на фамилию Попов, закопав его в снег по пути, когда их вели по судебному двору во вторую комнату. Он оторвал меховой воротник у своего пальто, выкинул очки и выпрямил усы. То есть изменил свою внешность настолько, насколько это было возможно. Он сказал мне, что в свою бытность в полиции ему часто приходилось маскироваться. В комнате стояло что-то вроде буфета, и он спрятался за ним. Все сработало по его плану. Пятерых из его группы вызвали надлежащим образом и расстреляли. Они сказали, что Попов — шестой из их группы уже расстрелян и «судья» удовлетворился этим. А сам Семенов прятался в своем укрытии в течение нескольких дней. У него никак не подворачивался удобный случай уйти. Наконец голод, жажда и приступы боли заставили его встать и выйти. Солдаты сразу же спросили его, кто он такой и что он тут делает. Он сказал, что его фамилия Семенов, и он показал свой паспорт. Он сказал, что он только что из любопытства зашел сюда с улицы, чтобы посмотреть место, где расстреливают людей. Он просидел три месяца в тюрьме, но так как против него ничего не нашли, его освободили.
Независимо от того, правдива ли или вымышлена эта его история, бесспорным фактом остается то, что после этих коротких «судебных процессов», на которых подсудимым не позволялось даже произнести слова в свою защиту, было репрессировано четыре тысячи человек. Если бы им позволили сказать хотя бы одно слово, уверен, не был бы расстрелян швед Клеберг, который был вообще ни при чем! Имена этих приговоренных были записаны в списке, который был потерян. Несчастных завели в огромный барак, где их раздели, так как большевики хотели забрать их одежду. Затем их вывели и расстреляли с величайшей жестокостью, от подробных описаний которых я воздержусь. Фактическими палачами были главным образом венгры — бывшие военнопленные, но один русский, Толчаков, с удовольствием выполнял эту работу и лично расстрелял семьсот пятьдесят восемь человек. Он впоследствии сам лично приводил в исполнение все приговоры, и ему была положена специальная порция вина, чтобы помогать ему в этой работе! Позже, когда он захотел отдохнуть, его послали отдыхать в дом отдыха в Чарваке в горах. Главным судьей этого так называемого судебного процесса был некий мошенник по фамилии Леппа. Он был пойман на грабеже собственности своих жертв, отдан под суд, был признан виновным и приговорен к трем месяцам поражения в гражданских правах!
У одной дамы, которую я знал, одновременно были расстреляны муж и трое сыновей. Несколько женщин, которые носили еду «белым» во время мятежа, были расстреляны, но большинство женщин остались одни.
Один
Геголошвили, который был пойман во время мятежа с поличным, был среди этих арестованных. Так как его жена была дружна со многими комиссарами, то ей позволили пойти и забрать тело своего мужа, чтобы похоронить его. Она нашла его без ранений. Он упал мертвый, когда его только собирались расстрелять.
Интересно, что побочным продуктом январского мятежа явились детские игры на улицах.
Дети играли в уличные бои и копировали с большой достоверностью звук подлетающей пули! Я всегда думаю, что слово на языке пушту «Даз» для обозначения выстрела более выразительно, чем любые наши слова. Даз гораздо ближе к звуку, который слышен у мишени, в то время как наши слова «хлопок», «удар», «щелчок» и так далее представляются звуком выстрела с точки зрения стреляющего.
Глава XI
Возвращение в Ташкент
Пока все это происходило, я жил в Троицком у Ивана. Его семья состояла из его жены и маленькой девочки семи или восьми лет. Стояла зима, и маленькая комната была утеплена. Все щели на окнах были заклеены газетами, а дверь была занавешена войлоком. Когда дверь открывалась кем-нибудь, входящим в комнату, кто-нибудь в комнате немедленно кричал «Закрой дверь!». К нам часто наведывались гости; часто приходили соседи по сплетничать. Однажды приехал переночевать со своей женой родственник Ивана — комиссар из Искандера.
Он хвастался тем, что он делал с белогвардейцами и как умно он определял их местонахождение, что заставляло меня чувствовать себя неуютно. Он говорил, что он всегда может узнать белогвардейца по белым ладоням на руках. Его жена задирала его руки, показывала их нам и говорила «Тогда ты сам должно быть белогвардеец, так как ты не делаешь никакой работы с начала революции». Он и я вынуждены были делиться едой из общей миски во время ужина и спать на полу под одним и тем же стеганным ватным одеялом. Он спросил меня номер моего полка и являюсь ли я мадьяром. Я сказал, что я румын и служил в мадьярском полку, в 32-м. Я знал, что многие мадьяры перешли на сторону большевиков, и, так как у меня был паспорт венгерского военнопленного, я боялся, что мне начнут задавать вопросы. Я слышал от Мерца в Юсупхане, что 32-й полк был венгерский полк, в котором служило некоторое количество румын. Комиссар не задавал мне больше вопросов. Я надеялся, что Иван с помощью своих связей с комиссаром сможет получить для меня мандат на квартиру в Троицком; это было бы своего рода удостоверением моей личности на будущее, которое позволяло бы мне получить другой мандат в Ташкенте. Но комиссар был слишком осторожный и сказал его жене «Скажи своему родственнику, Ивану, что его другу лучше всего обратиться в бюро для военнопленных. Из того, что я знаю, он может быть белогвардейцем».
Во время моего путешествия из Ташкента я измерил шагами комнату и записал результаты, десять на одиннадцать футов и восемь футов высотой. Из-за того, что в ней вынуждены были ютится ночью шесть человек, и атмосфера и сама мысль ужасали меня. Однажды вечером приехала большая группа друзей Ивана, и в комнате ночевало уже четырнадцать человек. В комнате не оставалось места, и ребенку пришлось ночевать в корзине, подвешенной к потолку. Было так душно в комнате, что я не мог оставаться в комнате и провел ночь снаружи на холоде.
После своего поражения Осипов ушел из Ташкента и, пройдя не очень далеко от Троицкого, в конце концов, попытался попасть в Бричмуллу. Прямая дорога из Ташкента в Бричмуллу проходила через село Троицкое прямо под окнами нашего дома. И весь день напролет мы видели грузовики, груженные солдатами с винтовками и пулеметами, направлявшимися туда, и несколько раз видели грузовики с раненными, направлявшимися назад в Ташкент.
После того, как вооруженная борьба в Ташкенте закончилась, я решил, что я могу попытаться опять попасть туда. Я послал Ивана сделать необходимые приготовления. Его остановили по дороге красногвардейцы и собирались арестовать, но один из солдат узнал его как «мужика из Троицкого» и разрешил ему уйти, сказав, чтобы он возвращался в Троицкое. Так как он добрался до села уже в темноте, его попытался арестовать другой патруль. Однако ему удалось ускользнуть, потеряв лошадь, которая вернулась домой на следующий день.