Миссия в Ташкент
Шрифт:
Дом Яковлевых не был идеальным местом для меня. Они до этого укрывали у себя Иванова, моего предполагаемого курьера, который был арестован, когда пытался покинуть город. В чека имелись способы получения информации от людей, которые попали к ним в руки, и они могли бы заставить Иванова или его жену сказать, где они проживали. Это могло бы повлечь за собой арест Яковлева, а также и меня, если я был бы здесь обнаружен. Однако приходилось идти на риски такого рода.
Для этих двух Яковлевых я был присоединившимся к Осипову в январе румынско-австрийским военнопленным, за которым охотились большевики. Они все время приносили мне интересные новости и слухи о событиях в Румынии, которыми, по их мнению, я должен был интересоваться. В начале наиболее затруднительными для меня были их вопросы ко мне, касающиеся Румынии. Если у нас на столе была дыня, меня спрашивали, растут ли такие дыни в Румынии. Если у нас на
После моего отъезда Яковлевы, надо полагать, узнали, кто был их квартирант на самом деле, и, должно быть, были удивлены бойкости, с которой он рассказывал им о деталях жизни в Румынии, и я надеюсь, что они простят мне все мои обманы, особенно в наших с ними разговорах о местонахождении полковника Бейли! Вамбери, [58] посещавший скрытно в 1863 году Среднюю Азию, испытывал те же самые трудности и описывает свои сожаления по поводу необходимости обманывать людей, ставших его близкими друзьями.
58
Арминий Вамбери или Герман Бамбергер (венг. Armin V"ambery, нем. Hermann Bamberger) (1832–1913) — венгерский востоковед, путешественник, полиглот. В 1861–1863 годах под видом странствующего дервиша (нищенствующего проповедника) совершил путешествие по странам Средней Азии, посетив Хивинское ханство и Бухарское ханство, а затем Герат и Тегеран. Вероятно, он был одним из первых подобных европейских путешественников. В 1864 году он издал книгу о своем путешествии. (Примечание переводчика).
Помимо мисс Хьюстон, за которой следили, так как она была под сильным подозрением у властей, у меня в Ташкенте было двое надежных и заслуживающих доверия друзей, чьи дома были вне подозрения, Андреев и мадам Данилова. Однажды, идя к ней домой, я повстречался на улице с дочерью Ноева, большой умницей — Женей, которая ни единым взглядом или телодвижением не дала понять, что узнала меня. Ее губы едва заметно пробормотали «Pas у alter», [59] когда я проходил мимо.
59
Pas у alter (Фр.) — Не ходи туда. (Примечание переводчика).
Я узнал позже, что в этот момент Следственная комиссия делала там обыск. Мадам Данилова позвонила Ноеву и условным сообщением попросила его предупредить меня, и план сработал, благодаря находчивости и аккуратности, и прежде всего храбрости моих друзей. В этом доме я однажды столкнулся со швейцарской гувернанткой, мадемуазелью Линой Фавр, беседовавшей раздраженно с одним из членов Следственной комиссии, в котором я узнал одного из шестерых мужчин, фактически арестовавших и допрашивавших меня за несколько месяцев до этого. Он вообще не обратил на меня никакого внимания, но я ретировался так быстро и незаметно, как только мог.
Однажды, когда я подстригался, другой человек из тех шестерых членов чека, которые арестовывали меня, занял соседнее кресло! Я вообще не люблю стричься, но, думаю, это были самые неприятные минуты в жизни, проведенные мною в кресле у парикмахера. Ничего не оставалось делать, как просто сидеть тихо. Думаю, что опасность не была очень большой, но неприятные чувства я испытал в полной мере.
Однажды у мадам Даниловой я встретился с сотрудником немецкой секретной службы по имени Шварц. Я был представлен, щелкнул своими каблуками, обменялся с ним рукопожатием, назвал свое имя и тут же быстро ушел. Позже я стал избегать этот дом, так как круг знакомых мадам Даниловой был слишком большим и разнился с моими симпатиями!
Шварц однажды сказал мисс Хьюстон, что немцы в Афганистане были обязаны под страхом смерти бороться вместе с афганцами против нас. Я задавался вопросом, правда ли это? И я подумал, что это могло быть вполне возможным, так как сам Шварц и другие немцы в Туркестане и Афганистане
У мадам Даниловой был большой друг Цветков, умный, культурный человек и поэт. Он был арестован, и велось следствие по поводу его роли в «Январских событиях». Однажды, когда я пришел повидаться с ней, я нашел ее в очень несчастном и подавленном состоянии. Она только что получила секретное письмо от него, с сообщением о том, что он был признан виновным и осужден на расстрел, и в котором он просил ее прислать ему яда. Она сказала мне, что не может заставить себя сделать это. Может быть, что-то изменится, и он спасется, а если она пошлет ему яд, который он просит, то она будет чувствовать себя его убийцей. Спустя несколько дней она пошла в тюрьму и попросила дать ей свидание с ним, но ей сказали, что он в эту минуту только что был расстрелян. Человек, сообщивший ей это, сказал еще, что несколько комиссаров, сидя на стульях, курят сигареты и со смехом и шутками обсуждают только что совершенную ими перед этим казнь. Один из этих комиссаров был приятелем мадам Даниловой — как я уже сказал, у нее был очень широкий круг знакомых. Не зная, что она была подругой Цветкова, он сказал ей, что это он приказал немедленно исполнить приговор в отношении Цветкова, так как было решено заново провести следствие по его делу, в связи с тем, что появились некоторые новые доказательства в его пользу. Комиссар добавил, что это новое следствие могло создать великое множество проблем. Когда же он увидел на ее лице ужас, вызванный его бессердечностью, он сказал, что появившиеся новые доказательства, если бы им дали ход, вовлекли бы в это дело ряд других людей и привели бы к новой череде расстрелов.
Один раз в неделю я имел обыкновение ходить к Ноевым для того, чтобы принять ванну, пообедать и узнать новости. Я также обычно виделся там с моим слугой Хайдером и моею собакой по кличке Зип. Зипа подарил мне Его Высочество Махараджа Долфура Рана. Оба родителя Зипа были породистыми собаками, но он сам был результатом «несчастного случая». Его отец был ирландским терьером, а мать была гладкошерстным фокстерьером. Зип выглядел как породистый фокстерьер, но мастью был в своего отца.
Я позже узнал, что в течение первых трех месяцев моего исчезновения большевистская полиция следила за моей собакой, чтобы обнаружить меня, если я когда-либо захочу с ней повидаться. Наблюдение было снято до того, как я действительно снова смог пообщаться со своим псом. Однажды случилось так, что идя по городу, я увидел свою собаку, бегущую по улице, и быстро повернул в противоположном направлении, чтобы она не подбежала ко мне. Дом Ноевых был опасен для меня, так как я часто бывал там в первое время своего пребывания в Ташкенте. Позже там поселился Воскин, один из «больших начальников», приехавших из Москвы, и мы решили, что это делает его намного более безопасным для меня. Ну кто бы мог предположить, что наиболее разыскиваемый в городе человек будет принимать ванну в соседней с ним комнате!
До марта комендантский час начинался в восемь часов вечера, потом его начало было перенесено на одиннадцать вечера, но потом снова перенесено — на десять вечера. Эти тонкости мне было очень важно знать. Для обычного человека, остановленного на улице спустя всего несколько минут после начала комендантского часа, это происшествие просто означало ночь в карцере и штраф в три тысячи рублей; но в моем случае опасность состояла в том, что любой запрос или экспертиза по поводу моего паспорта военнопленного, могла привести к моему раскрытию. Если вы помните, я значился в документах как румын, но не знал ни одного слова на этом языке.
На Пасху власти перенесли время начало комендантского часа на три часа утра. Для русских Пасха самое важное религиозное событие — намного более важное, чем Рождество. Я пошел вместе с Андреевым в собор. Была огромная толпа народа. Процессия, возглавляемая епископом, шла вокруг собора, неся религиозные эмблемы. Затем они вошли в собор, сопровождаемые разгоряченной толпой. Как только часы пробили полночь, все в церкви поцеловались с рядом стоящими людьми со словами «Христос воскресе!», говоря в ответ «Воистину воскресе!». Настоятель затем взошел на ступени алтаря, в то время все прихожане (кроме меня, как всегда избегавшего положений, бросавшихся в глаза) по очереди принимали благословение и поцелуй от настоятеля, одетого в украшенную драгоценными камнями одежду. Это было очень живое торжество, показывающее, что антирелигиозная пропаганда не проникла глубоко в умы населения. Ужасные и отвратительные плакаты, объявлявшие религию опиумом для народа, посредством которого буржуи держат пролетариат в подчинении, имели до сих пор весьма малый эффект.