Мистер Уайлдер и я

Коу Джонатан

— Уверена, Билли с Ици согласятся с тобой, — сказала я. — В «Федоре» говорится об очень многих важных вещах — о возрасте, о красоте, о том, как мы поклоняемся молодости и славе…

Мэтью презрительно фыркнул.

— Я читал сценарий (и снова он будто забыл, что сценарий он дочитывал, сидя в самолете рядом со мной), и, если честно, меня не пробрало. Да, написано профессионально, кто бы спорил, но то, о чем там говорится, никого больше не волнует. Все это так старо, так… допотопно. А слухи, что ходят о нем? О том, что он заставляет актеров произносить каждую реплику слово в слово, не давая им импровизировать. Не позволяя влезть в шкуру своих персонажей. Неудивительно, что все они его ненавидят.

— Не

все. Где ты прочел эту лживую чушь? В какой бульварной газетенке?

— Кинематограф изменился, — заявил Мэтью. — Революция шестидесятых перетряхнула кино, как и общество в целом. Если ты не способен это принять, тогда тебе конец. Крышка.

Я не пыталась его переубедить. Просто ела свой тартар с яйцом.

На следующий день, в прекрасное солнечное воскресенье, мы сидели на травке в саду Тюильри с номером еженедельника «Парископ», прикидывая, куда бы нам пойти и на что посмотреть. Мэтью ошалело листал перечни фильмов, которые показывали в парижских кинотеатрах, не в силах поверить в несметное число и разнообразие картин. Чувствуя себя более искушенной в подобных вещах, я объяснила ему, что для Парижа это совершенно нормально, ибо Париж — город синефилов (модное словечко легко слетело с моего языка), и ни на одной стороне земного шара не найти другого такого места, где можно отсмотреть столько зарубежных фильмов либо киноклассики. Мало того, за последние недели в Париже я сумела залатать зияющие прорехи в моем представлении о творчестве Билли: хохотала без устали на «В джазе только девушки», завороженно следила за безнравственными ловкачами в «Двойной страховке», мысленно рукоплескала «Квартире», шедевру Билли и Ици, увидела, как их тандем дал осечку в комедии «Поцелуй меня, глупенький», провалившейся в прокате, и — лучше поздно, чем никогда — разобралась наконец с подтекстом «Бульвара Сансет». Мое восхищение этими фильмами не знало границ, и если бы мне пришлось отстаивать гениальность Билли, я бы разгромила моих противников в пух и прах.

В тот день, обнаружила я с разочарованием, ни одного фильма Билли Уайлдера в Париже не показывали. Куда же нам пойти и что посмотреть. Мэтью и я приняли компромиссное решение: мы сходим на два фильма — до ужина и после. Один фильм выбирает Мэтью, другой я. И мы двинули в сторону рю Жакоб на шестичасовой сеанс «Таксиста» (Выбор Мэтью.)

— О чем фильм? — спросила я, когда мы встали в очередь перед маленьким кинотеатром, состоявшую в основном из молодых людей. Рекламный слоган на афише гласил: В каждом переулке отыщется некто, мечтающий стать кем-то. Человек одинокий, никому не интересный, он отчаянно стремится доказать, что он тоже личность.

— Об отчуждении, — ответил Мэтью.

Ну, об этом я уже и сама догадалась.

— Об отчуждении и насилии. — добавил Мэтью.

— Ох, не люблю я фильмов с насилием.

— В нем показана неприглядная темная изнанка американской мечты.

— Ты уже видел этот фильм?

— Трижды. Офигенный шедевр. Идем.

Мы вошли в кинотеатр.

* * *

Два часа спустя мы изучали меню в ближайшей брассери. Я пребывала в состоянии шока.

— Тебе не понравилось? — спросил Мэтью.

— Вопрос не в том, понравилось мне или нет, — сказала я. — Конечно, это… виртуозное кино. Но у меня такое чувство, словно…

Я не находила слов. Мэтью охотно поделился своими:

— Ты чувствуешь себя эмоционально выжатой. Тебя словно избили до смерти. Твоя душа в полном раздрае. Твою веру в человечность пошатнули. Ты никогда не видела на экране такой мерзости, такого ужаса.

— Ты почти попал в точку, — сказала я.

— Вот оно! Я хочу, чтобы зритель, посмотрев любой из моих фильмов, чувствовал себя именно так.

— Что ж, ладно, но… это не совсем то, чего я жду от вечернего похода в кинотеатр.

— Калиста, кончай. Не будь такой буржуазной. Я же не на порнофильм тебя повел, как поступил «таксист» Роберт де

Ниро с Сибилл Шепард.

— Нет, конечно, нет… закажу-ка я утку конфи.

— Послушай, когда ты смотришь фильм вроде этого, разве тебе не приходит в голову, насколько глупо и бессмысленно снимать кино вроде «Федоры» в нынешнем веке и в нынешних условиях?

— Но Билли из другой эпохи и из другого поколения.

— Ну а теперь иное поколение перехватывает инициативу. Мое. Наше.

Подавшись вперед, он сжал мои руки. Я вздрогнула, меня будто током пронзило. Мэтью был весьма убедителен, но я более не желала поддерживать этот разговор. И мне начинало мерещиться, что родилась я в не очень подходящее для себя время.

За ужином мы беседовали о летних каникулах Мэтью, он собирался погостить у бабушки с дедушкой в Корнуолле. Я была очарована этой идей. И пока Мэтью говорил, я позволила себе втайне помечтать о том, как в обозримом будущем он отправится в Корнуолл со мной. За ужин заплатила я, как и вчерашним вечером. Мэтью не выглядел богачом. Мне же каждую пятницу кинокомпания выдавала жалованье, пусть и скромное, но поскольку тратиться было практически не на что, я скопила кругленькую сумму. И то, что плачу всегда я, меня нисколько не тревожило.

— Итак, что же мы смотрим теперь? — спросил Мэтью, когда мы оба потягивали бренди. Выпивка не значилась в моих планах, но после того фильма я испытывала необходимость в спиртном.

— Это. — Перелистнув журнальную страницу, я ткнула в название фильма. — Кинотеатр чуть дальше по улице. Идем, начало через десять минут.

* * *

Эрнст Любич. Имя, которое Билли с Ици упоминали постоянно, но я не видела ни одного фильма Любича. Их уважение к этому режиссеру граничило с благоговением. Они создали культ Любича. Мне рассказывали, что в офисе Билли на стене висел тканый коврик в рамке с вышитой фразой: «Как бы это сделал Любич?» Билли уверял, что в разработке сюжетов Эрнсту Любичу не было равных, никто не мог превзойти его в изяществе, изобретательности и непрямолинейности, приправленными этаким незлобивым, сугубо центральноевропейским цинизмом.

Фильму, на который отправились мы с Мэтью, во Франции дали название «Рандеву». В англоязычных странах он более известен как «Магазинчик за углом». Странно было смотреть «Магазинчик» жарким августовским вечером в Париже, ведь по сути своей это рождественское кино. Красивая и простая история любви двух продавцов в маленьком универмаге в Будапеште: влюбившись взаимно по переписке, в реальной жизни они друг друга терпеть не могут. Более всего этот поход в кино запомнился мне тишиной. Я не зрителей имею в виду, кинозал был полон, и люди часто и много смеялись. Я говорю о тишине на экране — при абсолютном отсутствии музыки (за исключением звукового сопровождения на титрах в самом начале и в конце) диалоги двух влюбленных, ворчливые либо ласковые, велись неизменно в приглушенных тонах. В этом фильме обошлись не только без стрельбы, взрывов и рева моторов, но никто из персонажей даже не повысил голоса. Однако, вопреки или, наоборот, благодаря такой умеренности тепло этого фильма исподволь согревает тебя, окутывая янтарным сиянием, и внезапно ты понимаешь, что больше всего на свете тебе хочется такого же негромкого, нежного триумфа любви, какого сподобились персонажи Джеймса Стюарта и Маргарет Салливан в финальной сцене. По-моему, это самый романтичный фильм в истории кино.

Стоило нам выйти из кинотеатра на улицу, как моя рука потянулась к руке Мэтью, в ответ он крепко стиснул мою ладонь. А когда отпустил, я резко сократила расстояние между нами, взяв Мэтью под руку.

Так мы и шли рука об руку, и я ждала, что он выскажется насчет «Магазинчика». Мне не терпелось выяснить, задел ли его за живое этот фильм, как задел меня.

Наконец он сказал:

— До чего же прелестное кино.

Я поглядывала на него в надежде, что он добавит что-нибудь еще, но продолжения не последовало. Словечка «прелестное» мне было недостаточно. Но пришлось довольствоваться тем, что есть.