Мистерия
Шрифт:
— Но почему?
Он никак не мог взять этого в толк.
Тайра не отвечала так долго, что Стив разуверился, что получит ответ. Как всегда — чем важнее вопрос, тем меньше шансов услышать какие-либо объяснения.
— Стой. — Вдруг произнесла она резко и остановилась. — Вставай рядом со мной и не двигайся.
Он подошел, коснулся ее плеча своим и замер.
— Снова тени? — Спросил встревожено.
— Нет. Просто здесь дорогу надо «перестоять».
— Что?
— Ну, тут другой временной параметр. Некоторые участки
— Как это перестоять? Просто перестоять? Но мы же в этот момент не двигаемся?
— Зато двигается путь. И как только он приблизится к нам нужной точкой, мы снова пойдем вперед, точнее вверх.
Чудеса. Сплошные загадки и отклонения от нормы. Чтобы путь сам подполз к ногам, пока ты развалился и ждешь? А потом еще и вверх?… Опять будет тошнить. Лагерфельд зеленел от одной только мысли об очередном «провороте» тумана, а ведь он всегда считал себя физически стойким.
Но он не спорил, просто стоял. Он вообще заметил, что в присутствии спутницы почти перестал волноваться: исчезло постоянное напряжение, улеглись вечно стоящие на затылке волосы, сам по себе успокоился пульс — перестал, как невменяемый, жрать батарею щита, а это хорошо, очень хорошо. Вот только куда подевались тени?
— А почему мы не натыкаемся на монстров? Сколько идем, а я ни одного не увидел — не то, что утром.
— Потому что я обвожу тебя стороной. Когда чувствую, что рядом кто-то есть, делаю небольшой крюк — дорогу это удлиняет не сильно, а нервов бережет много. Видишь ли, они, конечно, чувствуют тепло твоего тела, но для этого требуется хоть сколько-то приблизиться, а я им этого не позволяю.
— А тепло твоего тела они не чувствуют?
— Нет.
— Почему?
Вопрос оказался из серии «важных», и потому вновь не удостоился ответа.
Стив неслышно вздохнул. Он и в обычной-то жизни не был супер знатоком в области знаний о том, как «подъезжать» к женщинам, а тут и вовсе стушевался. Тайра — не обычная женщина, а Коридор не кафе, где за чашечкой кофе можно легко и непринужденно вызвать человека на откровенный разговор.
— Кофе бы, да? — Вдруг вырвалось у него. — Ты любишь кофе?
Ее плечо качнулось.
— Не знаю… — Раздалось неуверенно. — А что это?
— Ну, как же? Это такой напиток, варится из кофейных зерен. Терпкий, крепкий, очень вкусный.
Он повернулся и посмотрел на ее профиль — красивый, между прочим, профиль, точеный. Ровный аккуратный нос, среднего размера четко очерченные губы — бледноватые, но все равно приятные, темные стреловидные брови, пушистые ресницы. Такая девушка, если ее умыть и причесать, дала бы фору многим жительницам Нордейла, потому что красота тех зачастую была нарисована, напудрена и залакирована снаружи, а у этой шла изнутри. Стив, даже если бы хотел, не смог бы ее не почувствовать — слишком долго смотрел на изящные лодыжки и мелькающие под подолом округлые икры. А во время
— Ты ни разу его не пила? Кофе?
— Нет. Я пила травяные отвары. Раньше…
— Нам еще долго стоять?
— Еще какое-то время. Путь движется.
Лагерфельд вздохнул, не успел поймать за хвост мелькнувшую неоформившуюся мысль, а через секунду сделал то, чего сам не ожидал, — протянул руку и взял Тайру за руку. Легонько сжал ее пальцы, пощупал их на предмет «настоящности», подержал в своей ладони.
— Видишь? Теплые. Не очень, конечно, но все равно теплые. Так почему тебя не чувствуют тени, ведь ты же живая?
— Я… не живая. — И она поспешно и нервно высвободила руку. Вся передернулась не то от отвращения, не то от обиды за то, что он опять вторгся на ее личную территорию и принялся задавать ненужные вопросы.
— Живая. Вот она — из плоти из крови.
— Ну и что? Можно быть из плоти и крови и не быть живым.
— Нельзя.
— Можно. Много ли ты знаешь?
Док не обиделся. Вместо этого он внимательно пригляделся к ее бледному лицу — едва подрагивающему от негодования нижнему веку, сжавшимся в полоску губам, выступившим на щеках ярким пятнам.
— Тайра, — произнес он тихо, — почему ты не хочешь ответить на мой вопрос?
— Какой вопрос?
— О тебе и тенях?
Она вновь отделилась от него злой неприступной тишиной. Ненадолго, впрочем, — через секунду с горечью спросила:
— Ты всегда желаешь разобраться в том, чего не понимаешь? Очень дотошный, щепетильный, мелочный?
Последнее слово вероятно звучало как-то иначе, но Лагерфельд уловил его смысл — «придирчивый к мелочам».
— Да, всегда. Такой уж у меня характер.
— И ведь ты не перестанешь задавать свои вопросы?
— Увы, не перестану.
— Хорошо. — Лицо Тайры теперь порозовело полностью, но выглядело при этом не румянцем кокетничающей красавицы, а гримасой объятого негодованием человека. — Я скажу тебе, почему. Потому что Коридор не считает меня живой. Не считает, ясно? Можно быть живым, но уже не живым. Мне недолго осталось, совсем недолго, но сколько точно — я не знаю. Тени летят на свет души, свет жизни, но во мне его уже нет, вот поэтому меня никто не трогает. Теперь ты перестанешь задавать свои вопросы?!
Разглядывая вьющийся перед глазами мелкими спиралями туман, Стивен подумал о том, что после услышанного вопросы Тайре он, наверное, не перестанет задавать никогда. Но именно в этот самый момент, пока ее взгляд источал агрессию раненого медведя, а тело тряслось от возмущения, он сделал паузу и благоразумно промолчал.
— Я — доктор. Лекарь, знахарь — так тебе понятнее? Я могу вылечить любую болезнь или почти любую…
— Спи. Ты сам сказал, что если пройдешь еще хоть метр, рухнешь.