Мистерия
Шрифт:
— Когда люди собираются в длительное путешествие, они упаковывают вещи и чемоданы. — задумчиво изрек Дрейк. Кажется, он думал о том же самом. А мы упаковали людей. Выглядит так, как будто мы готовимся бежать из собственного мира.
— Мы не бежим. Мы защищаем его.
— Пока да.
— Весь центральный энергетический столб нацелен на поддержание защиты и обеспечение жизнедеятельности находящихся внутри. Его хватит еще на…
— Несколько суток? Я знаю. А что потом? Бросим наши «чемоданы» и улетим в неизведанные дали на звездолете?
«Звездолете»? Сиблинг мало слышал о подобных агрегатах, но доподлинно
Пока Джон всерьез задумывался о возможных методах исхода, которые пригодятся только в крайнем — конечно же, только в крайнем — случае, Дрейк задал риторический вопрос, от которого заместитель опешил.
— Как думаешь, может, нас попросту наказали?
— Наказали?
— Ну, да. Всем этим.
Сиблинг попытался откопать в памяти совершенные Комиссией за последние годы ошибки, и, не найдя таковых, отозвался:
— Мы уже лет четыреста занимаемся одним и тем же. Никаких нововведений, никаких исследований на грани, запретных опытов. Если бы мы, — он сделал паузу, попытался подобрать правильное слово — переступили черту, нас бы наказали давным давно. Тогда почему теперь?
— Не знаю, почему. Может, так решили сверху?
Термин «сверху» члены Комиссии употребляли нечасто, а уж Начальник до этого момента вообще никогда. Потому что никто доподлинно не знал, что там «сверху». Или кто.
— Странный метод, не находите? Убить наш мир и всех невинных жителей заодно? Нет, здесь я скорее поверю в совпадение.
— Ни одна беда, не говоря уже о событиях куда меньшего масштаба, не является «совпадением». Тебе ли ни знать?
— Это просто неудачное стечение временного и пространственного соотношения. Мы двигались сквозь Вселенную, это облако двигалось тоже. В конце концов мы встретились. Да, неудачное совпадение, но все же…
— Совпадение. — Фыркнул Дрейк. Вышло зло. — Думай так, если тебе от этого легче.
— У меня просто нет другого ответа.
— У меня тоже пока нет, но это не значит, что его не существует. Я вот все думаю, ну, увидел я ту книгу — и что? Зачем поверил, что она — наш единственный выход? Фурий поднял, ребят туда отправил, троих уже потерял…
— Они живы.
Поправку никто не услышал.
— …почему счел, что, отправив запрос «наверх», я получу то, что содержит суть? Может, этой книги не существует вовсе? Или же оно не содержит нужной информации? Я ухватился за соломинку, поверил почти что в невозможное — в некий изолированный мощный источник, а то, что он даст нам подсказку…
«Всем нужно во что-то верить», — хотел вставить Джон, но промолчал. Слишком человеческий ответ — похож на сочувствие. А Дрейку не требуется сочувствие, никогда не требовалось.
— Если книга есть, то у Стива
— Большой шанс? Он — один из четверых, оставшийся в Коридоре. Его щит слабеет с каждой минутой, его шокеры, возможно, бесполезны против тех, кто там обитает…
— Но шанс есть. — Настойчиво перебил зам.
— Может, я должен был идти сам?
Этой фразы Джон услышать не ожидал. Это что — раскаяние? Чувство вины? Временная потеря эмоционального контроля?
— Если бы ты пошел сам, здесь уже умерли бы все. Включая нас.
Дрейк переступил с ноги на ногу, обвел тяжелым взглядом ячейки.
— Но он все еще там.
— И может вернуться в любую минуту…
— Полумертвым, как другие.
— Или живым. И с книгой.
«Со знаниями», — он хотел сказать, но Дрейк понял.
— Да, шанс есть. Тем и дышим.
Криала.
Если бы процесс непрерывного изрыгания проклятий помогал восстановить душевное равновесие, то Стивен, уподобившись Дэйну, ворчал бы, не переставая; а если бы злость придавала силы, то исходил бы волнами раздражения, как Канн. Но доку не помогало ни то, ни другое, и поэтому он шел вперед молча, быстро и постоянно зыркал по сторонам. Он почти привык — почти, если бы ни резь в глазах, которая от постоянного напряжения заставляла их слезиться, — высматривал, принюхивался, изредка шарахался в стороны, обходил темные сгустки и формирования, даже если те казались неплотными, зыбкими.
Хватит. За последние несколько часов он успел дважды попасть в ловушку, из которой выбирался только благодаря щиту и обретению (мать его, в такой-то дыре!) душевного баланса с помощью дыхательных практик, трижды видел нечто похожее на собственного отца (поразительно, но в Криале он вспомнил его лицо) и даже один раз успел использовать один световой шокер — безуспешно, впрочем. Вспышка света лишь на несколько секунд отогнала безглазую тварь, которая следовала за ним по пятам, кажется, целых пару часов. Потом (разбери ее логику?) все-таки отстала, но он все еще оборачивался и проверял, не ползет ли, пытаясь уцепиться за его следы на песке, уродливый монстр?
Несколько раз Коридор прямо перед его лицом создавал живописные картины: озерный берег, палатку у водопада, проселочную дорогу с растущими по краям колокольчиками и даже стены родного дома — выуженный из памяти насиженный диван, экран телевизора и трехногий столик, на который так удобно было водружать пивную кружку, — но Лагерфельд не поддавался. Едва завидев светящиеся манящие объекты, чем бы они ни были, тут же сворачивал в сторону и подолгу шел куда-то вбок. Терял направление, если оно вообще существовало, плутал, возможно, ходил по кругу.
Но, если Коридор выдвигает на пути препятствия, значит, иду правильно, — так он полагал. Полагать иначе было губительно для психики; вокруг за долгие часы пребывания не появилось ничего мало-мальски напоминающего настоящий — одушевленный или нет — предмет.
— Срань Господня. — Несколько раз повторял он в моменты отчаяния, а между ними все пытался вспомнить, откуда выудил эту фразу? Вроде бы не от Бернарды — та ругалась редко и не так воодушевленно — значит, снова из недр дремавших слоев сознания, возможно, из собственного прошлого.