Митральезы Белого генерала. Часть вторая
Шрифт:
— Пожалуй. Знать бы еще что?
— Очевидно, вылазку. Вы есть будете?
— О, да. Только ради всего святого, дайте умыться!
— Абабков! — велел Майер, — принеси их благородию воды.
— Сей секунд! — сделал оловянные глаза вестовой и бросился выполнять распоряжение.
Вода, принесенная им, неожиданно оказалась теплой, а в придачу к ней полагался изрядный кусок мыла, благоухающего каким-то восточным ароматом и почти чистое полотенце.
— Ты где пропадал? — спросил у матроса Дмитрий, покончив
— В госпитале лежал, — с трагическим видом поведал Абабков. — Потому как я был наскрозь ранетый!
— Вот даже как!
— Так сами, небось, знаете, господин прапорщик, что у нас как кровь проливать за отечество так одни, а как кресты давать так кому-то иному!
— Ишь ты, — ухмыльнулся Будищев, хорошо знавший, что храбрость не входит в число добродетелей вестового.
— Обидно! — даже немного всхлипнул матрос, страстно желавший украсить свою голландку[3] крестом, но при этом упорно избегавший передовой.
— Как я тебя понимаю, братан! — сочувственно отозвался Дмитрий. — А не хочешь ли пойти ко мне в пулеметчики? Гадом буду, но все мои по окончании похода станут георгиевскими кавалерами! Ну, те кто выживут, конечно.
— Покорно благодарю, — поежился от подобной перспективы Абабков. — Только на кого же я их благородие господина Майера брошу? Ить он пропадет без меня, ровно дите малое!
— И то верно, — ухмыльнулся Будищев.
— Ну где вы там? — крикнул ему гардемарин. — Ваш ужин уже неоднократно остывал и новой поджарки просто не выдержит!
— Ничего страшного, я такой голодный, что того и гляди от твоего вестового кусок откушу, а он опять в госпиталь удерет.
— Я ему удеру! — рассвирепел моряк, — будь моя воля, он бы у меня линьков [4] получил, как в блаженные времена Николая Павловича, а не лечение! Трус, дезертир, подлец!
— Грех вам, Александр Александрович, наговаривать на меня, — забубнил матрос, но его прервал обеспокоенный Шеман.
— Тише! — крикнул он и все дружно начали прислушиваться к звукам канонады, внезапно раздавшимся на левом фланге.
— Что за черт? — удивился Дмитрий, так и не взявшийся за ложку.
— А ведь хорошо бьют! — заметил, присоединившийся к ним Берг.
Встревоженные офицеры собрались у бруствера и стали напряженно вглядываться в темноту, пытаясь понять, что же там происходит. Тут кто-то на центральной позиции догадался пустить ракету, затем еще несколько и скоро весь горизонт осветился огнем. Стало ясно видно, что наши траншеи левого фланга на всем протяжении атакованы противником и оттуда ясно доносятся звуки боя и яростные крики дерущихся.
— Они сделали вылазку! — констатировал лейтенант и, повернувшись назад, во всю мощь своих легких закричал, — Гарнизон в ружье!
— Блин, — выругался Будищев, — там же мой Федька!
— Мы ничем не можем им помочь! — почти простонал
— Надо обстрелять крепость, — подумал вслух Берг, и в этот же момент, как будто соглашаясь с ним, загрохотала вся русская осадная артиллерия. В текинскую цитадель полетел целый рой снарядов, бомб и ракет, послышались взрывы, трескотня ружей.
— Но почему они не атакуют нас?
— Тише! — заорал Шеман, и все замолкли в тщетной попытке расслышать за громом пушек звуки шагов подбирающихся к русским позициям текинцев.
— Идут, — хладнокровно заметил Дмитрий, отстраняя в сторону матроса, только что занявшего место у митральезы.
Гардемарин проделал тоже самое у второй, а подпоручик, приказал зарядить пушки картечью. Гарнизон застыл в тревожном ожидании неизбежной схватки. Темнота, окружавшая Калу, казалась живой и враждебной, откуда вот-вот выскочат враги, и начнется кровавый хаос. Однако скованные дисциплиной матросы и солдаты каменными изваяниями застыли на своих местах в ожидании приказа. Наконец, подбирающиеся ко рву текинцы стали отчетливо видны и лейтенант выдохнул: — Огонь!
Первыми рявкнули пушки, за ними зарокотали собирая кровавую жатву митральезы, а сверху дружно ударили берданки пехоты.
— Алла! — закричал кто-то из атакующих, но крик его тут же захлебнулся.
Судя по всему, нападавшие рассчитывали захватить русских врасплох и нарвавшись на столь плотный огонь дрогнули. Некоторое время их еще пытались поднять в атаку командиры или муллы, но град пуль и картечи не дал им ни единого шанса и вскоре охваченные паникой враги побежали.
— Слава богу! — перекрестился забывший о своем лютеранстве Майер. — Выстояли…
— Но что же случилось на левом фланге? — задал мучавший всех вопрос Шеман.
— Резня! — мрачно ответил Будищев, потом обернулся к расчету и строго приказал, — пулемет почистить и смазать. Ленты снарядить. Проверю!
— Есть, ваше благородие! — вытянулись матросы.
Берг, в свою очередь, приказал комендорам пробанить орудия и зарядить их на всякий случай картечью. Остальные офицеры, вновь собрались у бруствера, пытаясь понять, что же все-таки произошло. В этот момент, к прапорщику робко подкрался Абабков и заискивающим тоном спросил:
— Кушать-то будете?
— Что? — не понял тот.
— Я говорю, остыло…
[1] 8 линий — 20,3мм.
[2] Майор Булыгин, командовавший дивизионом тверских драгун, погиб вместе с генералом Петрусевичем.
[3] Голландка — белая форменная матросская рубаха с синим воротником. Такая же, но из синей фланели — фланка или фланелька.
[4] Линь — тонкий шнур, используемый в такелаже корабля. Поскольку с розгами и шпицрутенами в море туговато, для порки провинившихся использовались обрезки этого шнура — линьки.