Млечный путь

Меретуков Вионор

— Если бы она у меня и была, не отдал бы. Во всяком случае, тебе.

Только так и можно было с ним разговаривать. Если бы у него были какие-то конкретные доказательства моей вины, он бы так со мной не миндальничал. Нет у него ни черта.

Я хорошо помнил, что говорил мой дед, который с ног до головы был напичкан пословицами и поговорками. Одну из них я запомнил: «Хороший нос кулак за версту чует». Другими словами, предусмотрительность — мать безопасности. А коли так, спрячу-ка я ключик подальше.

* * *

На

следующий день я вновь отправился в Грибунино. Надо было на всякий случай запастись свежим «Колпаком свободы». Нашел миколога. Он опять был в своей рваной кацавейке и, несмотря на теплый день, поеживался, словно на дворе была зима.

— Ну как, помогло? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

Я вспомнил «прогулку» с Петькой по крыше дома на Тверской. Вспомнил и свой страх.

— Не совсем, — говорю, — но уже лучше. Надо закрепить успех.

Он куда-то убежал и вернулся минут через десять.

— Свежего сбору! — восторженно лопотал он, протягивая кулечек. — Вмиг излечивает акрофобию…

— Акрофобию?

— Да, страх высоты, — пояснил он, продолжая поеживаться.

— А почему вы без папахи? — не удержался я. — Пропили?

— Нет, отобрали… — он жалко улыбнулся.

— Как вы здесь можете жить?! — вырвалось у меня.

В ответ он беспомощно пожал плечами.

Я бродил по крохотному старорусскому городку, по его единственному бульвару, обсаженному столетними липами, и предавался сладкой грусти. Своими улочками с двухэтажными ухоженными домишками городок напоминал мне старинные московские переулки в районе Покровского бульвара. У меня было такое чувство, будто я брожу по детству. Не хватало только матросского костюмчика, трехколесного велосипеда и деревянной двустволки.

Глава 20

В час ночной, в час бессонный и тревожный, я унимал развинтившиеся нервы и помраченное сознание с помощью чтения 44-го тома словаря Брокгауза и Ефрона. Словарь, чуть ли не сто томов, достался мне в наследство от моего насквозь коммунистического деда. Который, скорее всего, экспроприировал эту энциклопедическую роскошь у какого-то просвещенного контрреволюционного элемента. Я мусолил страницы, пытаясь найти «падшего ангела», но Брокгауз молчал. «Падуя» была, «Пасвекий Лев Семенович» был, а вот «падшего ангела» — не было. Я подумал, у Брокгауза нет, а у меня — есть. В этом я уверен. Ведь я и есть падший ангел. По крайней мере, один человек в этом меня уверял.

Во втором часу ночи позвонил Корытников. Голос у него был усталый, но тон бодрый.

— Я нашел покупателя! — возвестил он.

Утром следующего дня мы встретились. У него дома. Он вышел ко мне в пижаме, торжествующий и удовлетворенный. Словно только что овладел неприступной крепостью. Крепость, насколько я понял, была юна и миниатюрна. Дверь в спальню была открыта, и я увидел розовую пяточку, которая провокационно выглядывала из-под одеяла. Мальчик? Девочка?

— Я не святой, — сказал он, перехватив мой взгляд. Думаю, он умышленно оставил дверь в спальню открытой, чтобы я знал, что он в свои уже достаточно почтенные года еще способен одерживать любовные победы — пусть и за деньги. Он подошел к зеркалу и молодцевато подбоченился.

— Единственный способ задержать стремительный бег времени — это самому подключиться, примкнуть к этому бегу. Это молодит!

Глаза

Павла Петровича возбужденно сияли. Он вздохнул и перешел на деловой тон:

— Ключ при тебе?

Я кивнул.

Корытников пристально взглянул на меня.

— По невероятному совпадению, ты очень похож на покойного Бублика.

— Мне сокрушаться или радоваться?

Мне опять вспомнилась треклятая голова с дырой вместо уха. Я решил, что настала пора рассказать Корытникову обо всем. И я рассказал ему обо всем, вернее, почти обо всем: о своей странной дружбе с генералом Фокиным, который знает о нас с Корытниковым слишком много и который по странной прихоти держит это знание при себе. И об ординарце маршала Маше, припомнил и половник, ставший орудием убийства, рассказал и о том, что Маша видела, как я фотографирую картину. Вспомнил баню, грибы, самогон, воющего и царапающегося кота. Вспомнил даже лошадь в яблоках, которую полночи разыскивал пьяный Фокин. Рассказ у меня вышел красочный, хоть сейчас вставляй в роман с продолжением.

— Половником? Значит, мой мучитель наконец-то сыграл в ящик? — заржал Корытников. — А этот твой Фокин… он тебя не разыгрывает? Знаю я этих подвыпивших генералов, никому верить нельзя.

— Полагаю, он говорил правду.

— Да-а… — протянул он. — Я и мечтать не мог. Значит, ты говоришь, половником? Хороша же смерть для полководца! Великий был человек, а пропал как заяц. — Корытников покачал головой. Потом прикрыл дверь в спальню.

— Им это знать не положено.

— Им?! — изумился я. — Сколько же их там?

— Две девочки и два мальчика. Для ровного счета. Люблю четность! Я смотрю, как они пытаются размножаться. Смотрю и наслаждаюсь. И распаляюсь! Довожу себя, так сказать, до белого каления, а потом подключаюсь к играм. Простительная старческая слабость. Мне ведь шестьдесят, — сообщил он мне полушепотом.

Надо бы и мне научиться терпимо относиться не только к своим слабостям, но и к чужим, подумал я. Кто знает, каким я буду, когда мне стукнет столько же. Судить легко. А между тем «не суди», уверял Довлатов, это целая философия. Трудно с ним не согласиться.

— Говорил я тебе, что лишние свидетели — это лишние заботы. — Павел Петрович, состроив скорбную мину, развел руками. — Фокина и эту девицу-ординарца придется… обезвредить, ликвидировать. Они нежелательны и опасны.

— С Фокиным и ординарцем… черт с ними. Но есть еще один свидетель. Вернее, одна. Тамара Владимировна. Моя возлюбленная. Хорошо бы ее удалить из Москвы хотя бы на время.

— Ах, как же ты неосмотрителен! За несколько месяцев наплодить столько свидетелей!

Шаркая шлепанцами, он подошел к книжному шкафу и занял свое излюбленное место у «Гоголей».

— Она что, хороша собой, эта твоя Тамара Владимировна? — наконец спросил он, искоса посматривая на меня.

— Не то слово — красавица!

— Очень жаль, очень жаль. Увы, красивые женщины, как правило, глупы и лживы. И болтливы. Ей необходимо сделать укорот! Тебе этого поручить нельзя, еще дров наломаешь. Придется, — он тяжело вздохнул, — придется мне самому взяться за это дело. Да, — добавил он решительно, — ее просто необходимо умертвить!

— Только не это! — вскричал я.

— Твоя красотка обречена. Обзаведешься новой, свежей любовницей. Тебе это пойдет на пользу. Поверь, ротация всегда взбадривает, придает новые силы… — он зловеще улыбнулся и похлопал себя ладонью по животу.