Млечный путь
Шрифт:
Я не знаю, нравится мне здесь или нет. Но уезжать отсюда я пока не собираюсь.
Если я потом и отправлюсь куда-нибудь, то, скорее всего, это будет не очень далекий край света вроде паперти перед церковью Святой Женевьевы в Париже или Люнебургской пустоши, куда меня загонит моя неугомонная судьба и где меня заставят возделывать картофель и пасти овец.
Я готов принять все, что угодно. Тем более что вышеупомянутая паперть совсем не плохое место: это ведь не что иное, как вход в Пантеон, где всегда многолюдно и подают там, наверно, не скупясь. А окапывать картофельные грядки и пасти овец я мечтал с детства. Кстати, эта чертова Люнебургская пустошь находится не так уж и далеко: наземным видом транспорта, поездом или машиной туда можно
Отель «Бауэрнхоф» — это малюсенькая гостиница со всеми атрибутами современных сельских отелей: теннисным кортом, бассейном, сауной, бильярдной и национальной кухней, включающей в себя традиционные цвибельростбратен, венский шницель и линцские пирожные. Отель стоит на берегу озера без названия. То есть название у него, наверно, какое-то есть, но мне на это наплевать.
Озеро довольно большое. Других отелей здесь нет. Зато гор — хоть отбавляй. И они громоздятся вдали, чем-то напоминая людскую очередь за дарами Господа, который вместо ячменных лепешек и бурдюка с вином предлагает вечность, уныние и беспамятство.
Чем дальше, тем горы выше и грозней, с меловыми, а может, и снежными вершинами, черт их там разберет. Когда нет ветра и поверхность озера успокаивается, горы имеют обыкновение отражаться в зеркальной воде, и тогда весь пейзаж кажется списанным со старинной раскрашенной открытки, которую хочется изорвать на мелкие клочки и развеять по ветру.
Метрах в ста от отеля стоит старый-престарый дуб. Он настолько велик, что полностью охватить его взглядом можно, лишь отойдя на порядочное расстояние.
Хотя время летних отпусков еще не миновало, постояльцев можно перечесть по пальцам.
…Рита закидывает руки за голову и подмигивает мне. Я с удовольствием рассматриваю ее. Рита неотразима. Ах, эта с ума сводящая обольстительная улыбка, которая открывает ровный ряд жемчужных зубов! Не улыбка, а сексуальный призыв. В Риту можно влюбиться, если закрыть глаза на ее слишком уж извилистое и пестрое прошлое.
Свежий альпийский ветер овевает наши тела, разомлевшие от любви и лени. Мы сидим в шезлонгах на балконе второго этажа отеля «Бауэрнхоф» и обозреваем окрестности. Всюду, куда ни кинь взгляд, лужайки с коротко стриженной травой. По этой траве можно без опаски ходить босиком, она не колется. Я не раз ступал на этот ласковый травяной ковер, когда по утрам направлялся к озеру. Лужайки окружают теннисный корт, они обрываются только у песчаного пляжа. Золотой песок и синь альпийского озера. И небо над головой, словно опрокинутый вверх ногами океан. Сочетание что надо. Золото и индиго. Как в сказке. Не хуже, чем в Мушероновке.
Во мне вдруг начинает расти обманчивое ощущение, что время можно развернуть вспять. В памяти всплывает картина — летний дождь, излучина Москвы-реки, невидимый самолет, гудящий где-то в облаках, хрупкая девушка, бархатные ресницы, страстный поцелуй, горячее податливое тело, дрожащее в ожидании любви…
— Тебе жаль Томку? — вдруг спрашивает Рита.
Я не сразу понял, о чем это она. Понадобилось время, чтобы я нашел ответ.
— Жаль, — сказал я, вложив в свои слова как можно больше искренности.
— А почему ты не был на ее похоронах?
Действительно, почему? Я пожал плечами.
— Мертвецов боюсь.
Рита — не Тамара Владимировна, она другая. Тамара Владимировна, несмотря на все ее победительные достоинства, скорее была достойна сочувствия, нежели любви. Если честно, я ее жалел. Жалел с самого начала. Правда, это сострадание гестаповца,
Повторяю, Рита другая. Она и внешне другая. Тамара Владимировна была, конечно, очень хороша собой. Но в ней всего было в преизбытке, на пределе. Еще немного, и она стала бы похожа на парковую гипсовую атлетку с хрестоматийным веслом, она неудержимо набирала вес, она полнела, что для женщины ее темперамента — непозволительная роскошь. Прошло бы еще полгода, и она сравнялась бы по весу и габаритам со своей приятельницей Авдеевой. Словом, смерть припожаловала к Тамаре Владимировне как нельзя кстати.
Да, Рита была женщиной иного рода. Точней, другой породы. Только здесь я хорошенько ее рассмотрел. Точеная, почти худощавая фигурка, идеальные ноги, роскошные русые волосы, всегдашняя готовность лечь в постель. У нее за плечами помимо завидного сексуального опыта еще и балетное училище, и поэтому у Риты осанка, как у королевы. Она знает, как пользоваться всем этим богатством. И она умело им пользуется.
— А тебе жаль Фокина? — спросил я.
— Кого?! Фокина?! — глаза ее сверкнули. — Гаденышем он был, этот твой Фокин. Он подкладывал меня. Трое мужиков за ночь, и все его приятели. Даже для меня это было слишком, я была утомлена сменой партнеров. «И ты еще жалуешься! — изумлялся он. — Тебя не поймешь. Другая на твоем месте прыгала бы от счастья. Если бы ты вчера привела мне трех баб, я бы сказал тебе спасибо!» Сволочью он был, этот твой Фокин. Лева, когда занимался со мной этим самым делом, сопел, как носорог. Ты, наверно, заметил, что почти все женщины, когда им приятно, закрывают глаза. Я не исключение. Но я разок подглядела за ним. И чуть не умерла со смеху. Глаза подкатил, усы встопорщил, сопит, кряхтит… это у него называлось страстью! Я не удержалась и захохотала. Он очень обиделся и сказал, что я ничего не понимаю, что это и есть любовь… Кстати, ты еще не передумал на мне жениться?
Рита мне нравится, несмотря на все ее легкомыслие, граничащее с порочностью. Она женщина до кончиков ногтей. Она органична в своей похоти. Но в ней нет пошлости продажной женщины. Она не скрывает, что любит заниматься любовью, она знает многое из того, чего не знаю я, но я бы поостерегся называть ее нимфоманкой. Просто она дитя не моего времени. Она из другого поколения, в котором мне не хочется разбираться. Рита много читает, она в курсе последних театральных постановок, хорошо знает кино, и вообще она милая современная девушка. И именно поэтому она совершенно не подходит на роль жены.
— Так передумал или нет? — повторяет она, как мне показалось, слишком настойчиво.
— Ты путаешь меня с Фокиным, — сказал я. После ее слов о трех мужиках за ночь Лева в моих глазах опустился ниже Пищика.
— Да? — удивляется она. Получается у нее это очень натурально. — Я, как и Томка, строю воздушные замки. Мы, бабы, все одинаковые: хотим того, чего не бывает. Она тебя любила.
— Мне Фокин говорил, что ты у него в доме все переколотила, — увел я разговор в сторону, мне была неприятна вся эта чушь про любовь. — И еще, как только он встретил тебя, ему перестало везти.
Она хитро посмотрела на меня.
— Колотила от злости. А вот что касается того, что ему перестало везти, не мне судить…
Минуты две она молчала, потом спросила:
— Хочешь услышать одну маленькую историю?..
— Надеюсь, любовную?
— Когда мне было пятнадцать, я была очень… очень соблазнительной.
— Верю.
— Когда мне было пятнадцать, — повторила она со значением, — я втюрилась в парня, который был на год старше. Хорошая семья, папа полковник, такой, знаешь, основательный полковник, за ним большая черная машина приезжала. Короче, я прожила у парня, пока его предки лопали дыни в Сочи, две недели, моя мамаша, меня разыскивая, с ног сбилась, наконец, когда пошла третья неделя, она обратилась в полицию. Меня объявили во всесоюзный розыск…