Мне бы в небо
Шрифт:
— Потом. За едой мы придерживаемся темы.
— Какой темы?
— На ваше усмотрение. Вы гость.
— Я слушал ваши лекции и хочу вас поблагодарить. Вы читали их по спутниковой связи и не видели меня…
— Ни на чем не основанное предположение.
— Я знаю, как работает спутниковая связь.
— Это устаревшая модель.
Поскольку вход с улицы в дом перегорожен бульдозерами и грудами земли, а крыльцо отсутствует, так что дверной проем висит в воздухе, Пинтер оставляет свою новенькую немецкую спортивную машину в проулке. Поездка была долгой. В Онтарио транспорт движется в равной
Маргарет стоит на ступеньках у задней двери, со старомодным коктейлем, украшенным вишенкой. Она похожа на двадцатилетнюю девушку, которую искусственно состарил гример-дилетант, нарисовав морщины и посыпав волосы пудрой, дабы изобразить седину. Она приветствует меня чересчур радушно, целует в обе щеки и почти не обращает внимания на своего «сожителя», который проскакивает на кухню и наполняет два бокала. Кухня — одна из двух обитаемых комнат; вторая — спальня, дверь в нее открыта, и я вижу широкую массивную кровать с цветастыми простынями и мохнатыми одеялами, под которыми обычно спят на водяных матрасах. Доступ в остальную часть дома загорожен полотнищами пыльного полиэтилена, висящего на кнопках. За ним виднеется размытая фигура плотника, который с шумом забивает гвозди при помощи пневматического молотка. Грохот стоит оглушительный.
— Сэнди говорит, вы живете в Колорадо, прямо на границе.
— Я там жил раньше. У меня была квартира, но я от нее отказался.
— И где вы живете теперь?
— Там и сям…
— Правда?
— Так бывает. И не то чтобы редко.
— Значит, это такой стиль?
— Пока нет. Впрочем, вскоре увидим.
Мне вручают бокал. Напиток сладкий и крепкий, он наводит на мысли о Голливуде сороковых годов. Пинтер вновь закуривает и погружается в привычный транс, пока дотошная Маргарет продолжает засыпать меня вопросами, задавая их в промежутках между ударами молотка. Над кроватью я замечаю картину — какая-то мифологическая сцена, изображающая полуголую девушку, за которой по лесной поляне гонится похотливый козлоногий тип.
Стол накрыт, но запаха еды я не чувствую. Пинтер повязывает фартук и открывает старый холодильник, набитый полуфабрикатами. Сигаретный дым смешивается с морозным облаком — зрелище, которое я нахожу крайне неаппетитным.
— Сегодня мы ужинаем по-походному, — говорит Маргарет. — Ремонт отнимает столько электроэнергии, что плитой пользоваться невозможно. Сэнди уже описал вам проект?
— Нет. Но, похоже, у вас далеко идущие планы.
Маргарет жестом предлагает пройти вперед и отдергивает полиэтиленовую занавеску. Я заглядываю за нее. Стены гостиной сведены почти на нет, а в деревянном полу проделана круглая дыра размером с небольшой бассейн.
— Арена, — объясняет Маргарет. — Это придумал Сэнди. Видите, куда поднимается потолок? Там проведут свет. Вокруг будут удобные сиденья, подушки, коврики. Это арена для дебатов, наших небольших театральных представлений. На самом деле она повторяет очертания
— Гуакамоле покрылось пленкой, — замечает Пинтер.
— Сбрызни его лимонным соком.
— Не могу найти чипсы.
— Ты съел их вечером. Возьми печенье.
Маргарет заново прикрепляет полиэтилен. У меня тоже есть вопросы, но я не знаю, с чего начать — сладкий коктейль превратил мои мозги в кашу. Не говоря уже об арене — что случилось с жесткой диетой Пинтера? То, что он начинает раскладывать на столе — пластмассовые емкости с соусом, ломтики мяса, свернутые в трубочку и наколотые на зубочистку, тарелка жареного лука, оливки — напоминает дегустацию в провинциальном супермаркете или фуршет на открытии автосалона. Интересно, не в пищевых ли добавках секрет законсервированной молодости Маргарет?..
Пинтер заново наполняет бокалы, и мы садимся. На столе — настоящие фарфор и серебро, льняные салфетки. Пинтер, с момента возвращения домой, как будто прибавил в росте — когда мы пьем за «жизненную силу» (тост предлагает Маргарет), стол словно опускается на высоту табуретки. Я возвышаюсь над ним и чувствую себя величественным, исполняющим роль отца. Маргарет — это мать, а Пинтер — наш сын.
— Итак, вы выбрали тему? — спрашивает она. Маргарет уже готова приступить к еде, но, судя по всему, в доме свои правила.
— Что-нибудь актуальное.
Они кивают.
— Мне все равно. Политика?
— Что угодно, — Пинтер фыркает. Он голоден. — Наш последний гость…
— Не дави на него, — говорит Маргарет. — Пусть ассоциирует.
Я перевожу взгляд на картину в спальне.
— Преследование.
Они улыбаются и окунают печенье в соус. Я попал в яблочко и в качестве вознаграждения беру кусочек колбасы.
— Думаю, нужно начать с личного опыта. Итак, кого из присутствующих когда-нибудь преследовали? — спрашивает Пинтер.
— Меня, — отвечает Маргарет.
— Райан?
— С романтическими целями? Или профессиональными?
— Вы сами выбрали тему. Что было у вас на уме?
— Омаха.
— Ну вот. Никаких разговоров о делах.
— Но вы их знаете?
— Мы общались. Повторяю, никаких разговоров о делах.
Маргарет вытирает соус с губ.
— Сэнди, ты слышал эту историю, так что постарайся не перебивать. Дело было в Лондоне, в шестидесятых. Сэнди пригласила туда Британская железнодорожная компания.
— Чтобы рационализировать расписание, — вставляет Пинтер.
— Я во всех журналах читала про Карнаби-стрит и хотела купить себе платье. Я села на автобус и поднялась наверх, чтобы видеть указатели. Там сидели двое ребят с прическами, как у «Битлз»… у Сэнди тоже была такая прическа…
— Иди ты.
— Была.
Я беру оливку. Бокал у меня пуст. Интересно, почему Пинтер пялится на мою ширинку?
— Короче говоря, двое длинноволосых парней. Они пили пиво. Из огромных банок, которые так любят англичане. И я, по своей наивности…
Пинтер приподнимает бровь. Ноздри у него раздуваются.
— …подсела к ним, чтобы расспросить о моде. Так сказать, о положении дел. Попросила показать мне магазин, какое-нибудь местечко на тихой улице, где мало туристов. Они сказали: ну конечно, если угостите пивом. Ладно. Мы отправились по каким-то извилистым улочкам, а потом, не успела я опомниться, как они прижали меня к стене и принялись лапать. Рядом с мусорным баком. И забрали все мои деньги.
— Ты сама им заплатила.