Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

Колмогоров Александр Григорьевич

Саша родился 7 ноября 1945 года, а в 1948 году умерла бабушка, которую он совсем не помнил. На одной из сохранившихся семейных фотографий он видел себя годовалым младенцем на руках плохо одетой, измождённой, но ласково смотревшей на него беззубой старушки. А Манефе Александровне шёл тогда всего лишь 61-й год! Сколько же пережила эта совсем не старая по сегодняшним меркам женщина — дочь мастера-кожевенника из далёкой Тюмени, выданная 16-ти лет замуж и родившая семерых детей? Саша поражался превратностям судьбы, видя её молодой женщиной в кружевах и шляпе с вуалью на ранних фотографиях, обнимающей или держащей на руках и тоже в кружевах, то одного, то другого своего ребёнка. Внук, уехав из посёлка в 1970 году, повинуясь какой-то неодолимой воле родовой памяти, будет почти каждый год навещать могилу бабушки Манефы под столетними дубами старой

части поселкового кладбища и, подолгу сидя у креста, перебирать в памяти факты и события семейных хроник, единственным хранителем и исследователем которых оказался на склоне лет…

От матери Саше достались: рассыпавшаяся от ветхости донорская книжка времён Отечественной войны с отметками о сдаче… 13 600 грамм собственной крови для раненых защитников Черноморского побережья в сочинских госпиталях; бабушкина, хорошего сибирского письма икона «Господь Вседержитель» (с ковчегом); две медали, нагрудный знак «Почётный донор СССР»; наградные (от УВД Лазаревского района) часы «за работу с трудными подростками» при детской комнате милиции; ворох почётных грамот от партийных и общественных организаций городского и районного масштаба; семейный фотоальбом; серебряное колечко, простенькая брошь да стопка чистовых (переписанных перед смертью) рукописей неопубликованных стихов, рассказов и повестей — «Надкушенное яблоко», «Коварная месть», «Багряные клёны», «Ефросинино зелье» и др.

Парадокс, но мать Саши, окончив всего лишь два класса школы, много лет была неплохим внештатным корреспондентом двух местных газет — районной «Знамя социализма», а после её закрытия — сочинской городской «Черноморская здравница». Сын хорошо помнил десятки читанных им в разные годы в этих газетах её очерков, злободневных статей, заметок, стихов, басен и… даже текстов песен! Конечно, всё, что она излагала на бумаге, требовало труда корректоров и редакторов. Возможно, они и роптали каждый раз, правя её орфографию, но в представленном материале всегда присутствовали фантазия, острота конфликта, интерес к теме, сюжету и ещё что-то, затрагивающее душу. Именно за это матери, видимо, и прощали отсутствие образования.

Только через 35 лет, разбирая и изучая долгими вечерами доставшийся ему от двоюродного брата (младшего сына Ю. Г. Колмогоровой) семейный архив, Александр Григорьевич понял, откуда это у матери…

Под небесной синевою, У подножья ледников, Спор затеяла с горою Речка — детище снегов. — Вся в садах моя долина, Я игрива и светла. Ты ж, бесплодная махина, Подпираешь облака. — — Ах, ты так! — И вдруг вершина Стала молнии метать И обрушилась лавина, Чтобы реку задержать. В страшном грохоте и рёве Билась о гранит вода. Отбурлила и затихла — Чудо-озером легла! Н. Колмогорова

Зуд к словесным изыскам, расходясь и затухая как круги на воде, передался не только сыновьям «неистовой Надежды», но и её внукам и правнукам. Кстати, из 9 внучек Надежды Александровны только мать Саши носила её имя и то вопреки мнению отца, имевшего на это свои причины. Писали стихи две Сашиных тёти — Юлия и Мария Колмогоровы, младший сын Юлии Григорьевны — Борис Вопияков и ныне здравствующий внук капитана — Дмитрий Лухманов.

В шестнадцать лет я гордо заявила, Что замуж совершенно не стремлюсь, Что мне и так живётся очень мило И старой девой стать я не страшусь. Прошла весна, потом прошла другая, А я ходила, в небо нос задрав, Слагала жизни гимн, о ней не зная, Сонет любви, её не испытав. И вдруг в глазах лучистых утонула. Ни края в них, казалось, нет, ни дна. Смутила,

подняла и закружила И трепета, и нежности волна… Не ждали вы подобного финала? И спросите: «А где же твой обет?» Клянусь, я старой девой оставалась До девятнадцати неполных лет. Ю. Колмогорова Я помню войну… Будто было вчера! Заводы в пожарах… Зениток стрельба… Осколки снарядов — насквозь, в потолок… И в миске — баланда, на детский глоток. Налёт за налётом! Вой жуткий сирен… (Я очень боялся ходить возле стен…) Нефть дымно горела, днём было темно, А ночью вздымалось огня полотно! Мне было четыре… как все — голодал, Как все, по тревоге в укрытье бежал. В окопе спасался весь мой детский сад. Ребёнком я понял, война — это ад!!! Б. Вопияков

Оставили свои воспоминания, дневники о детстве в Сочи и эвакуации уже цитируемые выше Фёдор Колмогоров, Ляля Массен и Саша Баранов. К 55 годам потянулись к литературным пробам душа и рука Александра Григорьевича, члена ЛитО «Клязьма»:

Поэт вам кажется нежней? И вы на грани искушенья? Гоните прочь свои сомненья, Мол, жить пора уж без страстей. Они по венам гонят кровь, Переполняют нас волненьем И оглушают наслажденьем, Особенно, когда всё вновь. И разве можно страсть понять, Пытаться в чувствах разобраться, Когда нет сил сопротивляться И голосу рассудка внять? Влюблённой быть желаю вам И пусть ведёт вас Провиденье, Когда есть выбор-предложенье: С кем ехать в Ниццу вам, мадам!

* * *

Я помню запах ваших плеч И тонкой талии изгибы, И слёзы ваши, что могли бы Мне обещать волшебность встреч! Опомнясь, быстро вы ушли, Почувствовав — я в вашей власти. И уловил я трепет страсти, Что вы с собою унесли. Вы так по-девичьи хрупки, Но сколько внутренней в вас силы… Построен дом и дети милы, И все невзгоды — пустяки. Я встретил вас на склоне лет, Но как прекрасно ожиданье От предвкушенья обладанья, Когда в душе звучит сонет!

Мальчик любил свой маленький, постепенно растущий после войны приморский посёлок, напоминающий осьминога, выползающего из глубин моря на его прибрежную равнинную часть и простирающего свои щупальца вереницей маленьких деревянных домиков по лощинам примыкающих к морю зелёных склонов гор.

В 1838 году здесь, на исконных шапсугских землях с сохранившимися до наших дней многочисленными древнейшими погребальными сооружениями — дольменами, на месте будущего посёлка в устье реки Псезуапсе, находились только малярийные болота. Но командующему Черноморской линией и одному из покорителей Кавказа адмиралу М. П. Лазареву место приглянулось. Военный десант — один из многих на побережье от Кубани до Грузии — был высажен. Построенное небольшое укрепление получило имя флотоводца.