Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера
Шрифт:
февр.1997
ТОТ САМЫЙ РИХТЕР
Рихтер не выступает. Рихтер болен. Рихтер вдали от дома. Рихтер беден. Рихтер одинок. Рихтер... боже мой, да ведь это тот самый Святослав Рихтер, чье одно только имя еще не так давно приводило в благоговейный трепет миллионы любителей музыки во всем мире, и у нас, в Петербурге, таких тоже, надо думать, было десятки тысяч. Где вы сейчас эти тысячи, слышите ли меня?.. Нет, не слышат. Ну ладно, у вас теперь иные заботы, да и не так много, пожалуй, осталось нынче таких, кто тридцать, а то и сорок лет назад почитал за величайшее благо оказаться на концертах великого музыканта. Но ведь есть и сотни других — кто
— Рихтер... А где он сейчас, этот Рихтер? Да и в чем, собственно, дело? — мало ли других пианистов! Не знаем, не знаем... не мешайте работать.
Рихтер болен, Рихтер вдали от дома, Рихтер одинок, как может быть одинок только гений. И Рихтер — неужели забыт!? Вот чудовищный, непостижимый итог этой жизни. Да, конечно, история знает немало подобных примеров — Моцарт, Рембрандт, Вивальди... Теперь, само собой, другие времена, и Рихтеру забвенье не грозит: случись что с ним, и уже на следующий день все те, кто нынче высокомерно отмахиваются от Великого, забьют о нем во все колокола, вот увидите. Но сейчас им некогда, ведь так много на свете «других». Ну да, других: Тосканини... простите, умер уже... Рахманинов!.. тоже нет... Шаляпин, Каллас... Ага, Шолти... Аббадо... да, много.
Святослав Теофилович, я знаю, что Вы никогда не прочтете этих строк, но не могу не покаяться: мне стыдно. Стыдно не за «них» — за себя. Когда Вы были в ореоле славы, я не смел приблизиться к Вам, смотрел на Вас как на некое недосягаемое божество, молился на Вас. А теперь я едва ли не горжусь тем, что, быть может, единственный в огромном городе пытаюсь напоминать своим согражданам о Вашем бессмертии, и это, как ни странно, мне иногда удается. Но разве же дает это мне моральное право чувствовать себя к Вам как-то ближе?
29.4.97
ВЕЛИЧИЕ СМЕРТИ
Сегодня 1 августа, поздний вечер. Несколько часов назад стало известно: в Москве, в Центральной клинической больнице, скончался Рихтер. Минута молчания...
Величие смерти!
Вблизи она темна и безобрана;
На расстоянии —
Сверкающая грозная скала,
И чем дальше, тем выше.
Нужно идти и идти, чтобы выйти, наконец, из ее тени.
Там —
Купель Искупления!
Оглянись назад — и увидишь:
Вот он Купол,
Сияющий Купол под солнцем на уже предзакатном небе.
И да просветлеет душа твоя, навеки спасенная!
К тому времени, когда вы будете читать эти строки, часть пути уже будет пройдена, самый начальный, но и самый трудный, сорокадневный (или чуть меньше), отрезок. Слишком малый, чтобы выйти из тени смерти, но Его исстрадавшаяся за последние годы душа освободится уже от земных оков... если только они существовали для нее даже в суровую пору болезней.
Вспоминаю 50-ые
И вот тогда-то
У края сверкающей бездны Искусства
Я кажется... понял... Сальери!
Очень трудно писать... хотя, сказать по правде, этот страшный удар не был для меня, увы, неожиданным. Не знаю, обратил ли хоть кто-нибудь внимание на пост-криптум к эссе «Рихтер. Гилельс. Софроницкий» в майском выпуске «Классики»:
«В небольшом городке на юге Франции нашел приют старый, одинокий, больной человек. Странствующий рыцарь, не думая ни о богатстве, ни о славе, многие годы нес он свет в различные уголки земного шара, предпочитая прославленным аренам библиотеки, храмы, музеи. Продолжатся ли еще его странствия?.. Давно уже прервались жизненные пути всех, кого я упоминал — и не упоминал! — в своих записках/.../ Последний из могикан и — Первый из могикан! Говорю вам, человечество все еще в долгу перед этим великим — возможно потому, что не поверило до конца, что такое возможно. Думайте же о Нем и, кому это доступно, — молитесь.»
Молились ли вы? — едва ли. Рихтер не появлялся в нашем городе более шести лет, и очень немного было людей, знавших, что с ним, и еще меньше таких, кому до этого было дело. Зато теперь молитв и фимиама будет больше некуда, уж будьте покойны!..
Не уверен, что это был Его самый последний концерт в Петербурге (скорей всего так), но последний, который довелось услышать мне: 30 апреля 1991 года. Рихтер играл тогда Баха, четыре английских сюиты, — в Малом зале, а накануне в Эрмитажном театре —
Бетховена, два его последних сочинения для фортепьяно: 32-ю сонату и 33 вариации на тему Диабелли. Бах и Бетховен! — на прощание... после тяжелой операции на сердце.
Вы были так печальны, так бледны;
В Ваших руках, казалось, плачут розы.
(Говорят, что незадолго до этого Рихтер сказал, что жить надо так, чтобы быть готовым умереть в любую минуту.)
Но за границей Он потом несколько лет еще выступал, в чем не так давно могли удостовериться и слушатели «Радио-Классика»: записи семи сонат Бетховена были сделаны в Лондоне в 1991-92 г.г.
Странная, даже кощунственная, мысль пришла мне сейчас в голову. Подавляющее большинство из нас, «детей праха», и при жизни слышали Рихтера главным образом в записи, притом нечасто, и если бы не московский «Орфей» да наша «Классика», не много бы мы, живя в России, услышали, особенно в последние годы. Теперь, я надеюсь, будем слышать чаще и больше...
(Только что мне сообщили, что вот и НТВ, нарушив запланированный график передач, откликнулось на трагическое событие. И при этом — утешительную новость: Рихтер умер внезапно, казалось, на пути к выздоровлению. Значит провидение все-таки подарило ему напоследок надежду?)