Мне тебя надо
Шрифт:
«Ты его любишь?»
«Люблю».
«Он лучше меня?»
«Он не лучше. Он просто другой. И он действительно хочет быть со мной. Он умеет быть вместе».
«А я не умею?»
«Не умеешь. Если бы ты действительно любил меня так, как говорил, ты приехал бы в Питер, а не в Москву. Но тебе важнее было, чтобы я что-то принесла тебе в жертву, чем чтобы я была счастлива. Для тебя любить — не принимать как есть, а переделывать и подминать под себя».
«Это неправда. Это ты не хотела принимать меня таким, каким я был — провинциальным, небогатым, искренним. Ты хотела себе богатого столичного
«Давай не будем начинать сначала. Мы уже все это обсудили много лет назад. Я просто прошу удалить мои фотографии из твоей анкеты».
«Я уже удалил анкету».
«Вот и прекрасно. Больше нам не о чем разговаривать. Я поменяю номер мобильника. Я помню о нашем уговоре».
«Не надо. Не меняй. Я больше не буду тебе звонить».
Я сдержал слово. Я больше не звонил ей. Я подумал, что мне не о чем разговаривать с человеком, который свой симбиоз с каким-то там удобным хмырем называет любовью. Мне расхотелось, чтобы она меня любила.
Надо было что-то делать. Куда-то идти. Не сидеть на месте.
Я поехал и уволился с работы. Там этому очень обрадовались. Люди смотрели на меня с опаской. Как будто бы это я замочил шесть человек. Как на преступника, а не как на жертву обстоятельств.
Вася сидел в том самом кабинете. Он все еще был в гипсе, но ходил уже с палочкой, а не с костылями.
— Наворотил ты дел, — пожал он мне руку. — Деньги у тебя есть? На адвоката, квартиру? Помочь чем-то?
— Спасибо, не надо.
— Ты говори, не стесняйся. Я ведь в некотором роде твой должник.
— Ты мне ничего не должен. Это место досталось тебе по праву.
— Да я не об этом, — отмахнулся Вася. — Я про Катю. Она переехала ко мне. Может, я даже люблю ее.
— Как?! — Я выпучился на Васю, не веря своим ушам. — Как ты можешь любить ее? Ты же все про нее знаешь. Да ей ничего от тебя кроме шмотья не нужно.
— Не знаю, — пожал плечами Вася. — Но мне очень нравится смотреть, как она радуется. Знаешь, ее так просто обрадовать — какая-нибудь сущая ерунда, а у нее полные штаны радости. А мне что — жалко, что ли? Для того и зарабатываю. Катя, она как кошка. У меня, до того как я начал ездить по командировкам, жила кошка. Я назвал ее Ио. Усекаешь? И. О. — исполняющая обязанности любимой бабы. Тоже — такая ласковая дура. Принесешь ей консервов кошачьих — и она весь вечер с колен не слазит, мурлычет. Потом я ее маме отдал, когда разъезды начались. Скучал по ней. Сейчас, думаю, назад возьму. Будут с Катькой вдвоем меня ждать из командировок. Катя, она на самом деле хорошая и не тупая. Не думал, что на «Мамбе» можно такую нормальную девчонку встретить.
— Поверь мне, там есть лучше. Намного лучше, — сказал я, думая про Олесю.
— Да, тема стала модная. У каждого второго анкета в Интернете. А что — удобно!
— А как же Алена? У тебя же была Алена, ты говорил, что она тебе родная? — перебил я Васю.
— Алена хорошая. Но знаешь, чтобы ее обрадовать — это ее надо на шопинг в Милан вывезти. Она мощная, карьеру делает. Ей не до меня. Ты знаешь, я все эти годы уговаривал ее ко мне переехать. А она отказывалась — ей от себя до работы ближе, и совместный быт
— Мне тебя жалко, — искренне сказал я Васе. — И это ты называешь любовью?
— Не надо меня жалеть, — обиделся Вася. — Ты лучше себя пожалей. Ты-то хоть кому-нибудь нужен?
— Ты прав, Вася, я никому не нужен, — согласился я и вышел из кабинета.
Раньше, когда я был успешным менеджером с большой зарплатой, соцпакетом и бонусами, я еще мог на что-то рассчитывать. Тогда я мог кому-то понадобиться. Но даже тогда ни я ни в ком не нуждался и сам был никому не нужен. Что уж говорить про теперь, когда я безработный подследственный неудачник. Даже Ленка сейчас стремается со мной разговаривать. Боится тоже угодить в СИЗО.
Единственные, кто не брезговал сейчас со мной общаться, — мои издатели. На волне скандала мои записки стали им еще интереснее, и они активно поторапливали меня, чтобы я побыстрее заканчивал. «Ну хоть какое-то занятие», — подумал я. И поехал к маме в Тверь, чтобы взять у нее ключи от нашего старого дома в Вышнем Волочке. Я решил запереться там и ударными темпами закончить книжку.
Мама, как всегда, причитала и ругалась. Поводов было больше чем достаточно — и следствие, и мой уход с работы. Сожалела о том, что родила меня на свою голову. Родила уголовника! Говорила, что я — бесконечный источник горя и неприятностей. Снова упоминала о том, что лучше бы она сделала аборт. Я слушал и слушал. А она все скулила, продолжая подливать мне борща. И тут я не выдержал. Треснул ложкой по столу, вскочил и стиснул ее руками.
— Мама! Маамааа! Ты слышишь, что ты говоришь? Неужели ты не видишь, что мне больно? Зачем ты все время говоришь мне это? Про свою неудачу с абортом? Ты хочешь, чтобы я убил себя и тогда тебе станет легче?! Мне убить себя?
Она испуганно хлопала глазенками и таращилась мне в лицо.
— Ну, отвечай же, мать. Мне убить себя?
— Отпусти меня, — тихо попросила она, — и больше не говори глупостей.
Она здорово испугалась. Я отпустил ее. Но запомнил, что она не сказала «нет».
Я ушел в комнату и заплакал. В конце концов, мне доктор разрешил плакать, когда очень хочется. Потом я встал, взял ключи от дома в Вышнем Волочке и пошел на автовокзал.
Уже через два часа я вошел в старый деревянный дом. Пыльный и холодный. Его купили мамины родители. Мои дедушка с бабушкой. Они уже умерли. Деда я вообще не застал — он умер до моего рождения. Дед с бабкой прошли всю войну, а после войны поженились и отчаянно взялись рожать. У мамы есть братья и сестра. Мама самая младшая. Я жил здесь у бабушки, пока матери не дали квартиру в Твери. Тогда она забрала меня к себе.
В доме давно никто не живет. Летом кое-кто из родственников приезжает сюда как на дачу. Но в октябре он стоял совсем пустым. Зато с лета остались дрова — натащил кто-то из родни. Я затопил печку. Смеркалось. Я не включал свет.
В полумраке и тишине мобильник сначала засветился, а потом уже зазвонил.
— Здравствуй, сын, — сказал папа. — Как ты? Тебе что-нибудь нужно?
— Нет, папа, у меня все есть. Спасибо, что ты позвонил. Это лучшее, что ты мог сделать для меня.
— Не кисни. Все наладится, — пообещал папа.