Мне жаль тебя, или Океан остывших желаний
Шрифт:
– Что на ногах? Волосы растут?
– Нет, пальцы…
– Так у всех пальцы на ногах…
– У меня шесть пальцев…
– Шесть? – удивилась Мадлен и пожала плечами: – Ну и что? У меня по два соска, у тебя по шесть пальцев… Что, они тебе мешают?
– Да нет… Просто неприятно, когда все оглядываются, указывают на тебя пальцем… Ни на пляже не разденешься, ни в бассейне…
– Стоп, ты про эту операцию, ну, про то, что у тебя шесть пальцев, этой своей попутчице, которая на меня была похожа, рассказала?
– Ну да…
– И как она это восприняла?
– Обычно, – пожала плечами Лиза, но призадумалась, как будто что-то вспоминая. – Хотя нет, она…
– Знаешь, подруга,
– В бордель?! – испуганно прошептала Лиза.
– Ну да, в бордель, – еще более уверенно сказала Мадлен. – А чего ты удивляешься? Я про такое читала. Есть такие бордели, где работают всякие уродки или, как мы с тобой, девушки с отклонениями. Некоторых мужиков это заводит…
– Но я ведь не проститутка… – пробормотала Лиза.
– Ну, девушка по вызову, какая разница… – хмыкнула Мадлен.
– Нет, ты меня не так поняла. Я учусь…
– И чему, и где ты учишься? – продолжала ерничать Мадлен.
– Я в Киевском университете учусь, на факультете журналистики…
– Журналистики?! Ты че, серьезно?! – не поверила Мадлен.
– Да, серьезно… я вообще еще с парнями близко не общалась… – смутившись, сказала Лиза.
– Ну, это только поднимет твою цену… – хмыкнула Мадлен.
– Подожди, ты точно уверена, что нас в бордель везут?
– А куда ж еще… На какие-нибудь Сейшелы…
– Почему именно Сейшелы?
– Не знаю, нравится мне это слово и все. Интригует, – заявила Мадлен.
– И что теперь делать? – растерянно спросила Лиза.
– Прорубить в днище дыру и геройски потонуть… – опять хмыкнула Мадлен и задумчиво добавила: – Я только одного не пойму, зачем им еще эта больная старуха? У нее ж вроде все в порядке… Или, может, у них там любители старых больных женщин есть…
– Подожди. Ты говоришь, что у этой женщины все в порядке… – остановила ее Лиза. – Но у нее на руках по шесть пальцев…
– На руках? – переспросила Мадлен. – Шесть пальцев? А ты в этом уверена?
– Абсолютно… Можешь сама, если хочешь, убедиться…
– Не, я к больной не пойду, – покачала головой Мадлен, – поверю тебе на слово.
– Так что, получается, нас всех везут в бордель?.. – вновь спросила Лиза.
– В бордель или в гарем к какому-нибудь арабскому шейху или негритянскому царю. У них там денег куры не клюют, вот они с жиру и бесятся…
– Да, перспективы далеко не радужные…
– И поверь мне, бордель – это еще не самое страшное, что нас может ожидать…
– Для меня, – вздохнула Лиза, – страшнее борделя быть ничего не может…
– Ну почему? – скривилась Мадлен. – А что, если нас в кунсткамеру везут или в анатомичку… Это что, лучше? В борделе ты хоть шевелиться будешь, живая, и мужиков шевелиться заставишь. А в кунсткамере выставят на всеобщее обозрение и все, или вообще прирежут и заспиртуют…
– По мне так лучше пусть прирежут, чем в борделе с потными, вонючими мужиками… – покачала головой Лиза.
– Ну, во-первых, не все мужики потные и вонючие… Некоторые на встречу с женщиной дезодорантятся больше, чем на работу. Ну, а во-вторых, – и Мадлен подмигнула, – ты же еще не пробовала. Может, тебе понравится…
И тут опять застонала женщина:
– Пить… Пить…
Лиза тут же встала и направилась к ней.
А Мадлен скривилась:
– Смотри, мать, будешь к этой шастать, я от тебя отгорожусь. Вообще общаться с тобою не буду…
– Как знаешь, – пожала плечами Лиза. – Я не могу человека вот так бросить… А если бы на ее месте ты оказалась или твоя сестра, мать…
– Нет у меня ни сестры,
А Лиза взяла еще одну бутылку воды и, открутив пробку, направилась к женщине.
И тут сверху раздались переборы гитары и надтреснутые, похоже, пьяные мужские голоса затянули:
«Поезд мчался на восток.Искры гасли на ветру.А в вагоне кто-то пел:“Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу”».Мадлен тут же закричала:
– Эй, вы там, наверху! Отзовитесь! Тут человек умирает!
Но наверху, наверное, не услышали. Песня, которую Лиза слышала в поезде в исполнении своих попутчиков-студентов и Милы, продолжалась:
«Вот устроился я спать,Но уснуть я не могу.В голове моей опять:“Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу”».Мадлен, осознав, что ее не слышат или игнорируют, подошла к ящику с минералкой и, схватив бутылку, швырнула ее вверх. Правда, неудачно. Бутылка не долетела до лаза, упала на пол и, наколовшись на торчавший в доске гвоздь, лопнула.
Пение наверху продолжалось:
«Сладко спали мы в купе,Паровоз кричал: “Угу!”А вагоны все поют:“Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу”.Вот проснулся утром я,Но поесть я не могу.В ресторане все поют:“Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу”.Вот приехал я домой,Но работать не могу.Целый город мне поет:“Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу,Я чешу, чешу ногу”.Я так больше не могу!»