Много шума и... ничего

Калинина Дарья Александровна

— Она у меня спрятана, — признался Суреныч. — Машину я поставил в один частный гараж, и, чтобы ее забрать, нужно предварительно договариваться с хозяином. А он предупреждал, что сегодня его не будет. Я же не думал, что нам придется столько мотаться.

— А сам ты взять свою машину не можешь?

— Не могу, такое уж условие. Зато у него не гараж, а настоящий бункер. Все под током, а вместо сторожа серийный убийца, а с ним два добермана.

И двери бронированные. Так что теперь я за свою машину совершенно спокоен.

— А вот мы и

пришли, — перебил его Лысый.

Друзья подошли к добротному кирпичному дому и позвонили. Дверь им открыла девочка с косичками, при виде которой герои приуныли. Девочка была такой маленькой, что родилась явно позднее восьмидесятых и помнить бабушку Лены не могла.

— Девочка, ты одна? — ласково спросил Лысый.

— Вот еще, — фыркнула кроха. — Тогда я бы не открыла. У нас полный дом народа. Все курортники собрались, папа с мамой приехали и бабушка никуда не ушла. Так что можете заходить.

Лысый с Суренычем послушно вошли в дом следом за девочкой.

— А вы к кому? — неожиданно спросил ребенок.

— Нам надо узнать про одну женщину, которая жила раньше, еще до твоего рождения, с вами в одном доме, — ответил Суреныч.

— Тогда это к бабушке, — решила девочка. — Папа с мамой вечно в экспедициях пропадают, они про соседей совсем ничегошеньки не знают. Я бы тоже могла помочь, но раз до моего рождения, тогда к бабушке.

Она провела их на кухню, где возле плиты хлопотала еще не старая женщина.

— Вы Сухаревых знали? — с ходу начал Суреныч, которому страшно хотелось поскорей покончить с этим делом, услышать очередное «таких не знаю» и ехать домой ужинать.

— Я таких и не знаю, — оправдала его ожидания женщина. , — Пошли отсюда, — сказал Суреныч, поворачиваясь, чтобы уйти. — Только зря время потеряли.

Никто Ленку не помнит.

— Стойте! — вдруг воскликнула женщина. — Вы про Лену спрашивали? Я сразу и не поняла, давно это было. Думаю, какие такие Сухаревы, а сейчас .вспомнила, что и в самом деле жили такие под нами.

Мы их иногда затапливали. Знаете, дом был старый, вечно все протекало. Нас потому и расселили.

Не прошло и пяти минут, как наши герои сидели в уютной маленькой комнатке, единственной из четырех комнат квартиры, которая осталась в пользовании бабушки и внучки. Остальные помещения занимали разномастные курортники. Бабушка Евдокия Семеновна тоже была рада поговорить о своей бывшей соседке с людьми, которые ее тоже помнили. К сожалению, ее рассказы больше касались старшей Елены Константиновны, которая Лысого с Суренычем всегда терпеть не могла. Поэтому они с трудом выслушивали воспоминания старушки о том, какой прекрасной женщиной была усопшая. Однако вскоре в комнату заглянула дочка Евдокии Семеновны, которая тоже не забыла тех соседей и, в отличие от матери, хорошо помнила именно младшую Лену.

— Я даже дружила с Леной и мечтала походить на нее. Знаете, как это бывает у девчонок, выбираешь себе девушку на несколько лет постарше и только и думаешь, как бы вырасти хоть немного похожей на нее.

Я страшно горевала, когда она уехала.

— Но потом же она навещала свою бабушку, — возразила ей Евдокия Семеновна. — Ты встречала ее.

— Это совсем не то, — грустно возразила дочь. — А я так и не узнала, почему она уехала.

— Как почему, уехала поступать в институт.

— Но Лена же собиралась поступать здесь, в Сочи, она мне много раз говорила, что не оставит бабушку одну.

— Так она сама и настояла, чтобы внучка уехала. Какая-то у Лены несчастная любовь нарисовалась, так она чахла с каждым днем все больше. Вот бабка и отправила ее от греха подальше. Во всяком случае, мне она так сказала.

— А где она теперь живет? — поинтересовался Суреныч.

— Муж у нее военный, последний раз, когда я ее видела, они жили в Кемерове.

— И у вас совсем нет ее адреса? — в полном отчаянии спросил Лысый. — Она нам очень нужна.

Обе женщины с сожалением покачали головами.

— Может, на кладбище знают, — наконец сказала Евдокия Семеновна. — Я, когда бываю там, и к старшей Лене на могилу захожу. Знаете, чтобы прибраться, цветы поставить. Мне нетрудно. Но там всегда порядок, словно кто-то за могилой ухаживает, и не от раза к разу, а постоянно. Просто так ведь никто делать не будет, а у нее никого из родственников не осталось, только внучка. Наверное, она со смотрителем договорилась, поэтому должна свои координаты ему оставить.

Поняв, что здесь им больше ничего не светит, Лысый с Суренычем, разузнав, где находится могила, отправились на кладбище.

— Никогда бы не подумал, что пойду на могилу к этой бабке, — бурчал Лысый. — Ты только вспомни, как она меня чуть кипятком не облила, когда я свататься пришел. А что она при этом говорила! Мне до сих пор вспомнить стыдно. Она мне тогда на многие мои качества глаза раскрыла.

— Да, бабка у Лены была старой закалки. Еще революционной. Постоянно всех мерила с точки зрения приверженности партии и комсомолу. Мы с тобой явно не тянули. Зато Ленчика она любила. Его ведь тогда папаша в комсомол запихнул, и он вечно старушенции мозги пудрил, как это для него много значит. На самом-то деле его даже из класса в класс тянули только из-за его папаши. Но старушка таких тонкостей понимать не желала. Она считала, что если человек занимает большой пост, то он обязательно порядочный, недаром же его народ выбрал.

И дети у такого человека должны быть порядочными, не то что мы — двоечники.

— Ты моему сыну не проболтайся, — испугался Суреныч. — Я его в институт настраиваю, себя в пример ставлю, говорю, что в школе круглым отличником был.

Лысый чуть со смеху не помер. К этому времени они уже шли по кладбищу, и на жизнерадостный хохот Лысого из-за оград поднимались скорбные лица посетителей.

— Ничуть не изменился, — раздался позади них неодобрительный женский голос. — Только плешь во всю голову разрослась, а ведешь себя словно невоспитанный подросток.