Многочисленные Катерины

Грин Джон

– Ну да, я сделал первый шаг. Хотя, чтобы стать настоящим дельником, мне, наверное, придется записаться на три курса. Жизнь тяжела, кафир, – мрачно заметил Гассан и рассмеялся.

[девятнадцать]

Линдси и Холлис вернулись домой раньше ребят, потому что те заехали в «Харди» перекусить монстробургерами.

Когда Колин и Гассан вошли в гостиную Розового особняка, Холлис сказала:

– Линдси пошла ночевать к своей подруге Дженет. Когда мы ехали домой, она была совершенно разбита. Из-за того мальчика,

наверное.

Гассан кивнул и сел рядом с Холлис на диван. Колин зашевелил мозгами. И понял, что должен как можно скорее найти повод выбраться из Розового особняка.

– Вам помочь? – спросил Гассан, и Холлис радостно ответила:

– Конечно, конечно. Можете сидеть здесь со мной и подавать идеи – всю ночь, если вы свободны.

– Круто, – сказал Гассан.

Колин кашлянул и быстро проговорил:

– Я, пожалуй, отлучусь. Мне понравилось ходить в походы. Наверное, все просплю в машине, как настоящий зитцпинклер, но все равно – попробую.

– Ты чего? – переспросил Гассан, не веря своим ушам.

– Хочу отдохнуть на природе, – сказал Колин.

– С кабанами, шершнями, ДК и всем таким прочим, да?

Колин бросил на Гассана многозначительный взгляд.

Тот поморгал и сказал:

– Я с вами не пойду. Как вы все убедились, я – домосед.

– Телефон не выключай. Палатка у тебя есть? – сказала Холлис.

– Нет, я спальный мешок возьму, если можно.

Прежде чем Холлис успела возразить, он взлетел по лестнице, перемахивая разом через две ступени, покидал в рюкзак вещи и вышел.

Был ранний вечер, и поля на горизонте таяли в розовой дымке. Колин чувствовал, как колотится сердце в груди. Он подумал, захочет ли она вообще его видеть? «Ночевать у Дженет» – это намек, но, может, он ошибся? Может, Линдси и вправду решила пойти к какой-то неведомой ему Дженет, а значит, ему придется зря скакать по скалам.

Через пять минут он доехал до огороженного поля, где когда-то жил конь по кличке Хоббит. Перелез через бревенчатый забор и пробежал по полю. Колин, конечно, считал, что не стоит бежать, если можно идти, но в тот момент без бега было не обойтись. Но потом он все же замедлил шаг, взбираясь по склону холма и освещая себе путь тонким дрожащим лучом фонарика. Он держал фонарик прямо перед собой, обходя кусты и деревья, и почему-то думал о том, что рано или поздно все животные и растения станут землей. И не смог удержаться от поиска анаграмм. Животные и растения станут землей… Живот зарастет… Обрадовавшись тому, что его живот действительно может еще зарасти, он зашагал быстрее, хотя стало так темно, что он больше не различал ни камней, ни деревьев, а видел только их силуэты.

Впереди показалась скала. Осветив ее лучом фонарика, он увидел расщелину, просунул голову внутрь и крикнул:

– Линдси?

– Боже, я думала, это медведь.

– Вовсе нет. Я тут проходил мимо и решил зайти, – сказал он и услышал веселый смех. – Но я не хочу навязываться.

– Проходи, – сказала Линдси, и он боком протиснулся в расще лину. Она тоже включила фонарик, и они ослепили друг друга.

– Я тебя ждала, – сказала Линдси.

– Ты же сказала

маме, что будешь ночевать у Дженет.

– Ну да, – сказала она. – Это у нас вроде шифра.

Линдси указала лучом фонаря на место рядом с собой, как будто помогала самолету зайти на посадку. Когда Колин подошел, она сложила из пары подушек подобие кресла, и он сел рядом с ней.

– Прочь, проклятый свет, – сказала она, и снова стало темно.

– Самое ужасное, что я даже не расстроилась. Ну, насчет Колина. Потому что мне… мне на самом деле наплевать. На него, на то, нравлюсь я ему или нет, на то, что он спит с Катриной. Мне… все равно. Эй, ты тут?

– Да.

– Где?

– Здесь. Привет.

– Привет.

– Продолжай.

– Ага. Ну, не знаю. Просто я так легко на все это плюнула. Я думала, что расстроюсь, но прошло три дня, а я о нем даже не вспоминаю. Помнишь, я сказала тебе, что он, в отличие от меня, настоящий? Это неправда. На самом деле он просто скучный. Я ужасно зла, потому что, ну… я столько времени и сил потратила на него, а потом обнаружила, что он мне изменяет, и даже совсем не расстроилась.

– Вот бы мне так.

– Не думаю, что это хорошо – плевать на других. Так не должно быть. Когда люди для тебя что-то значат, когда скучаешь по ним, если их нет рядом, – вот это хорошо. Но я не скучаю по Колину. Ни капельки. Мне нравилось быть его девочкой, а это такая ерунда! По дороге домой я расплакалась из-за того, что поняла это. Посмотри на Холлис – сколько всего она делает ради других. Она все время работает, и теперь я знаю, что она делает это не ради себя, а ради старичья в «Закатных землях», ради того, чтобы они получали пенсию и покупали подгузники. И ради всех рабочих с фабрики.

– Раньше я была нормальная. Но теперь я… Никогда. Ничего. Не делаю. Ради других. Кроме идиотов, на которых мне все равно плевать.

– Но ты все равно всем нравишься. И старичью, и рабочим с фабрики…

– Ну да. Только им нравится та я, какой они меня помнят, а не я сейчас. Нет, честно, Колин, я самый эгоистичный человек в мире.

– …

– Ты еще тут?

– Это не может быть правдой. Потому что самый эгоистичный человек в мире – это я.

– А?

– Или, может быть, между нами ничья. Я ведь такой же. Я когда-нибудь что-нибудь делал для других?

– Разве не ты защитил Гассана, приняв на себя укусы злобных шершней?

– А. Ну да. Было такое. Ладно, самый эгоистичный человек на свете – все-таки ты. Но я на втором месте!

– Иди сюда.

– Я и так здесь.

– Ближе.

– Ладно. Так?

– Да. Так лучше.

– Знаешь, о чем я думала до того, как ты пришел. Я думала о значимости. По-моему, твоя значимость определяется тем, насколько для тебя значимы окружающие. А я все перепутала и хотела стать значимой только для него, хотя все это время могла заботиться о других, хороших людях, которым я небезразлична. Так легко зациклиться на чем-нибудь: на крутизне, уникальности или чем-нибудь таком! Тогда уже не понимаешь, зачем тебе это нужно, просто хочешь этого – и все.