Многочисленные Катерины
Шрифт:
– Как тебя зовут? – спросила она у Колина, и он назвал свое имя.
Мисс Мэйбл указала кривым пальцем на Гассана.
– Холлис, – спросила она Линдси, – это зять доктора Динцанфара?
– Нет, мисс Мэйбл. Я Линдси, дочь Холлис. Грейс, дочка доктора Динцанфара, – моя бабушка, а Корвилл Уэллс – дедушка. А это мой друг Гассан, который хочет поговорить с вами о вашей молодости.
– Ясно. Я иногда путаюсь, – объяснила Мэйбл.
– Ничего страшного, – сказала Линдси. – Рада вас видеть.
– Линдси! Как же ты похорошела и поправилась!
Линдси улыбнулась, и Колин заметил слезы на ее глазах.
– Расскажите нам что-нибудь о том, как
– Доктор Динцанфар… До того как он открыл здесь фабрику, он был владельцем магазина. Я тогда была совсем еще крохотной, от горшка два вершка. А он, знаете, одноглазый был. Воевал еще в первой войне. Однажды мы с папой зашли в магазин, и папа дал мне рыжий такой пенс. Я подбежала к прилавку и сказала: «Доктор Динцанфар, у вас есть конфетки за один пенс?» И он посмотрел на меня и сказал: «Прости, Мэйбл. Конфетки за один пенс кончились. Остались только бесплатные конфетки». – Мэйбл закрыла глаза, она как будто бы задремала – дышала медленно и размеренно, – но вдруг сказала: – Линдси, я так скучала по тебе. Мне так хотелось подержать тебя за руку.
И тут Линдси расплакалась по-настоящему.
– Нам пора идти, мисс Мэйбл, но я еще зайду на этой неделе, обещаю. Простите, что долго не навещала.
– Ничего, милая. Не расстраивайся. В следующий раз приходи в полдвенадцатого, и я угощу тебя желе. Оно без сахара, но очень вкусное.
Мэйбл наконец отпустила руку Линдси, та послала ей воздушный поцелуй и ушла.
Колин и Гассан задержались еще ненадолго, чтобы попрощаться, и, войдя в холл, обнаружили, что Линдси ревет вовсю. Она скрылась в ванной, а Колин вышел на улицу вслед за Гассаном. Гассан сел на обочину дороги.
– Жуткое место, – сказал он. – Надеюсь, мы никогда больше сюда не вернемся.
– А что в нем страшного?
– Оно мрачное и не смешное, – сказал Гассан. – Ни капельки не смешное. И меня от этого жуть берет.
– А с чего это все должно быть смешным? – спросил Колин. – Может, ты просто хочешь сделать вид, что тебе на все наплевать?
– Чупакабра, доктор Фрейд. Все попытки психоанализа моей персоны зачупакабрены наперед.
– Ага-ага, Мистер Хохмач.
К ним вышла Линдси. Она быстро пришла в себя.
– Я в порядке и не хочу об этом говорить, – сказала она без всякого на то повода.
В ту ночь он закончил теорему. Это далось ему сравнительно легко, потому что впервые за несколько дней его никто не отвлекал. Линдси заперлась в своей комнате. Холлис сидела внизу, и так увлеклась работой/телевизором, что не сказала ни слова ни о подбитом глазе Гассана, ни о синяке в форме кулака на челюсти Колина. Гассан тоже куда-то ушел. В Розовом особняке можно было запросто заблудиться.
Это оказалось даже слишком легко – распознав в себе Бросальщика, он понял, что формула была почти завершена. Ее нужно было только немного исправить.
С виду результат получался верным, то есть график Катерины Мутсенсбергер выглядел так:
Прекрасный график для
Отложив карандаш, он поднял кулаки в воздух. Как марафонец, выигравший гонку. Как заяц, который выныривает из-за черепашьей спины, обгоняет ее и портит всю историю.
Он отправился на поиски Линдси и Гассана и нашел их в игровой комнате.
– Я закончил нашу теорему, – сказал он Линдси, которая сидела на розовом сукне бильярдного стола. Глаза ее по-прежнему были распухшими. Гассан развалился на зеленом кожаном диване.
– Правда? – спросила Линдси.
– Ну да. Там работы осталось на восемь секунд. На самом деле я ее почти закончил еще две недели назад, просто не понял, что она уже верна.
– Кафир, – сказал Гассан, – я так рад это слышать, что хочется слезть с дивана и пожать тебе руку, но уж больно удобно пристроился. Говоришь, с помощью твоей формулы про кого хочешь узнать можно?
– Ага.
– И ты можешь предсказывать будущее?
– Конечно, – подтвердил Колин. – С кем ты хочешь встречаться?
– Ну уж нет, чувак. Я пробовал жить, как ты: свидания, девочки, поцелуи, скандалы, – и, видит Аллах, мне это не понравилось. К тому же мой лучший друг – живое предостережение о том, что бывает, когда романтические отношения не завершаются свадьбой. Как ты сам всегда говорил, кафир, все заканчивается расставанием, разводом или смертью. Я хочу ограничиться разводом или смертью, вот и все. Хотя можешь протестировать формулу на мне и Линдси Лохан [82] . Я был бы не прочь обратить ее в ислам, если ты понимаешь, о чем я.
82
Линдси Лохан (род. 1986) – американская киноактриса, поп-певица, модель и дизайнер одежды. – Примеч. пер.
Колин засмеялся, но в остальном проигнорировал эту тираду.
– Проверь меня и Колина, – тихо сказала Линдси, опустив взгляд на свои загорелые коленки. – Другого Колина, – добавила она.
Так Колин и сделал. Он сел на диван и положил на колени книгу, а потом вытащил блокнот и карандаш. Вписывая переменные, он сказал:
– Да, учти, измена – это все равно что расставание. Не расстраивайся, просто так устроена теорема.
– Логично, – коротко ответила Линдси.
Колин так долго работал над теоремой, что с первого взгляда на числа знал, как будет выглядеть график, но все же тщательно отметил все нужные точки.
Когда он показал ей, что получилось, Линдси спросила:
– Подожди, а вот это что?
– Это ДК тебя бросает, – ответил Колин.
– Значит, работает, – равнодушно сказала она. – Странно… Мне грустно, но не из-за него. Мы расстались, а я чувствую только… облегчение.
– Облегчение – эмоция Бросальщиков, – обеспокоенно заметил Колин.
Линдси спрыгнула с бильярдного стола и плюхнулась рядом с Колином.
– Я только что поняла, что не хочу встречаться с подонком, который меня даже не привлекает. Это два отдельных озарения: я не хочу встречаться с подонками, и меня на самом деле не привлекают накачанные мускулы. Хотя в доме престарелых я расплакалась как двухлетка, так что облегчение, наверное, временное.