Многогранники
Шрифт:
Только вот Маша не выглядела заинтересованной в Романе. Он вспомнил ее сегодняшнее «стоять»… В его понимании романтично настроенные девушки должны вести себя иначе. Но зачем-то же она позвонила ему ночью? Знала ведь, что он приедет, потому что просто не мог иначе: девушка одна, у нее неприятности…
Роман вздохнул и вынужден был признать, что в Машином поведении он вообще ничего не понимает. Но если верить отцу, то все было затеяно для того, чтобы позлить Волкова, чтобы тот умолял ее о прощении.
«Как-то плохо сработало», — подумал Роман, вспоминая, как Маша отлетела,
Приложив магнитный ключ к двери подъезда, он повернулся к Маше, чувствуя себя на редкость глупо. Впервые за его теперь уже восемнадцать лет до дома его провожала девушка.
— Если честно, не знаю, что принято говорить в таких ситуациях, — начал он. — Просто «спасибо» подойдет?
— Спасибо скажешь, когда поднимешься в квартиру, — отрезала Маша, разглядывая кашпо с каким-то ярким цветком, подвешенное сбоку от двери.
— Маша, серьезно, это необязательно. Там уже Волкова, наверное, отпустили. Уверен, ему нужна помощь.
Роман попытался улыбнуться. Маша же повернулась к нему и посмотрела вдруг так, что ему стало неловко.
— Знал бы ты, как вы мне надоели. Оба, — неожиданно произнесла она.
Он хотел было сказать, что до вчерашнего дня даже словом с ней не обмолвился, но не стал. Кто ее знает, может, он ее за два дня успел достать. Это, правда, плохо увязывалось с теорией отца о девушках.
Роман распахнул дверь подъезда и пропустил Машу вперед. Консьерж посмотрел на него неодобрительно. Впрочем, он каждый раз так смотрел на Романа, вероятно, искренне полагая, что тот ведет излишне веселую жизнь.
В лифте ехали молча. Маша разглядывала кнопки, Роман — зачем-то — Машу. Сегодня ее волосы были собраны в хвост, и более короткие пряди у висков вылезли из общей массы. Роман почему-то завис, глядя на… кажется, этот цвет называется «русый»… завиток у Машиной щеки.
В квартире Роман быстро огляделся, надеясь, что не оставил с утра беспорядка. Домработница приходила по вторникам и пятницам, поэтому теоретически тут мог бы быть бардак. Впрочем, на практике Роман, большую часть времени проживший в школе-пансионате, не имел привычки разбрасывать вещи, поэтому студия выглядела вполне прилично, за исключением чашки из-под чая на барной стойке и свалившегося с подоконника пледа.
— Проходи, пожалуйста, — вежливо предложил он. — Чаю? Кофе? Есть еще, кажется, какао.
Маша молча помотала головой, разглядывая его квартиру.
Роман попытался прикинуть, какое у нее могло сложиться впечатление. Квартира была, кажется, около шестидесяти квадратных метров. Слева от условной прихожей начиналась зона кухни, отделенная от основного пространства барной стойкой. За барной стойкой, в центре гостиной, стоял большой диван, развернутый к панорамному окну. Стеклянный журнальный столик перед диваном сверкал чистотой после очередного посещения домработницы. В дальнем левом углу, в большой нише, оформленной дизайнерской подсветкой, располагался подиум с кроватью, рядом с которой стоял стеллаж с книгами и несколькими моделями самолетов, которые Роман притащил из Лондона. За кроватью в нише был вход в гардеробную,
Правее ниши находилась дверь в ванную. А у правой стены, увешанной фотографиями европейских столиц, стоял рояль. Пафосно белый, что хоть и подходило под интерьер, выполненный в светло-серых тонах, однако очень не нравилось Роману. Но у дизайнера было свое чувство прекрасного. Идея купить рояль, кажется, была маминым вкладом в обустройство квартиры. Зачем, интересно, если она не собиралась приезжать даже на пару дней в году? Сам Роман уже и забыл, когда играл в последний раз.
— У тебя здесь мило и… уютно, — озвучила Маша, разуваясь.
— Спасибо, — отозвался Роман, хотя ему показалось, что она врет.
— Ты играешь? — Маша подошла к роялю и провела пальцами по закрытой крышке.
— Нет, он для красоты, — ответил Роман и понял, что, наверное, опять звучит невежливо, поэтому добавил: — Я давно не играю.
— Понятно, — протянула Маша и прошла к окну.
Вид из него открывался классный. Маша долго молчала, разглядывая панораму. Роман, так и стоявший у двери, почувствовал, что ситуация начинает становиться абсурдной. Она теперь тут целый день проведет?
Маша же наконец отлипла от окна, подняла валявшийся на полу плед, аккуратно сложила и положила на подоконник. Роман почему-то подумал о том, что Юла никогда бы так не сделала. После той приходилось самому все подбирать и складывать.
— Я, наверное, пойду, — неуверенно сказала Маша. — За тобой есть кому присмотреть?
— Да, конечно, — тут же откликнулся Роман. — Отец живет в квартале отсюда. Да и я могу в любую минуту позвонить «девять-один-один».
Маша почему-то улыбнулась и направилась к двери. В этот момент у Романа зазвонил телефон. Взглянув на экран, он рассеянно извинился перед Машей и нажал «принять».
Мама плакала. Нет, не так. Она рыдала, захлебываясь словами, и мир Романа пошатнулся и закачался вместе с его неуютной студией.
— Что случилось? — закричал он в трубку, разом забыв о Маше, о Волкове — вообще обо всем.
— Роман… Роман… Роман, — повторяла мама, рыдая.
— Мама, пожалуйста, успокойся и скажи толком, что случилось.
— Патрик… — всхлипнула мама.
В душе Романа трепыхнулась надежда, что Патрика сожрал бешеный кенгуру.
— Что случилось? — повторил он, чувствуя, что паника немного отпускает. Черт с ним, с этим Патриком. Почему он должен его жалеть?
— Патрик меня ударил, — наконец между всхлипами выговорила мама.
— Что? — ошарашенно переспросил Роман. — Как?
В его картине мира мужчина не мог ударить женщину. Тем более его маму: такую хрупкую и нежную, такую…
— Ты обращалась в полицию? Где ты? Где он? Он сейчас тебе угрожает? — вопросы посыпались против его воли.
— Нет. — Мама уже не плакала, лишь всхлипывала. — Я не обращалась и не буду. Это бессмысленно, и меня могут просто не выпустить из страны. У него связи, а у меня здесь ничего…