Многомерная Плесень
Шрифт:
— Почему именно в пещере? — нахмурилась я.
— Возможно, потому что там концентрация сероводорода в пять раз выше, чем снаружи? Как ты, наверное, помнишь, этот яд собирается в низинах. А в пещере ты постоянно шла вниз, пока не оказалась в подземелье.
— Надо же, — изумленно вымолвила я, и внутри все похолодело, — тот псионик и правда пытается меня убить.
— Просто за пределами космолета без скафандра ты бы прожила где-то минут пять. А в том подземелье первый же вдох стал бы смертельным, — весомо заметил Сократ и, помедлив немного, добавил: — Надеюсь,
— Я всячески за, — кивнула я, прекрасно понимая, что это нужно на случай, если местный псионик предпримет еще одну попытку свести меня с ума. Насколько я помнила, такая псионическая способность называлась телепатическим внушением, и ее применение было запрещено на всех планетах, населенных людьми.
Теперь железный телохранитель, конечно, следовал за мной всюду по пятам. Даже, извините, в отхожее место, но от периодически усиливающихся мучений это меня никак не спасало. Я больше не могла ни заниматься любимым делом, ни отдыхать. Что-то или кто-то с завидным упорством абсолютно насильственным образом возвращал мои мысли к совершенно чужеродному и абсурдному желанию выйти наружу.
Я должна была сопротивляться. Ни в коем случае нельзя выходить из космолета. Стоит мне ступить на почву чужой планеты, как следующим «моим» желанием будет снять шлем. А за ним и смертельная доза сероводорода.
Постоянная боль сводила с ума, все попытки сконцентрироваться на чем-либо другом оказывались тщетными. День за днем, неделя за неделей кошмар продолжался. Я устала, ужасно устала от постоянной пытки, длящейся двадцать четыре на семь. Или, учитывая период вращения Новой Земли, тридцать восемь с половиной на семь.
Я должна была что-либо сделать, чтобы прекратить эту боль. Но что? Я не знала. Для меня больше не существовало ни отдыха, ни любимого дела, лишь постоянная внутренняя битва, конца которой не видать. Казалось, что только смерть может спасти от этого кошмара. Только смерть…
Хуже всего, что никто не мог ни понять моих мучений, ни помочь в избавлении от них. Иногда я оборачивалась, смотрела на своего телохранителя. Телохранитель? Бесполезная железяка. Все достижения человечества, все эти высокотехнологичные изобретения, виртуальные эксперты и терабайты научной информации оказались абсолютно бессильными перед лицом неведомой угрозы.
Я никогда раньше не знала, что человека можно просто взять вот так и сломать. Искалечить изнутри. Я бы все отдала, лишь бы обернуть все вспять. Лишь бы этот кошмар никогда не начинался. Но прошлого не воротить. До того как началась вся эта жуть, было так хорошо, но откуда мне было знать, что я счастлива?
Несколько раз я общалась с виртуальным психотерапевтом, но все его средства и методики не давали никакого результата. Боль только усиливалась, а вместе с нею и желание умереть. Однажды я была так близка к тому, чтобы покончить жизнь самоубийством, что попросила своего телохранителя оставить меня в уединении хотя бы на пару минут. Как ни странно, он согласился, тогда я пришла в медотсек и вынула из шкафчика
Вдруг так ярко вспомнились те двадцать эмбрионов, которые росли в искусственных утробах. И тогда я смирилась. Кто-то же должен заботиться о детях после их выхода из техноматок. К тому же если эта боль необходима для моего псионического развития, то я готова ее принять.
В конце концов, как знать, что мне нужно для дальнейшего развития? Что, если боль? Тогда пусть она будет со мной всегда, пусть я вот так всю жизнь умираю в ужасных мучениях, о которых никто кроме меня понятия не имеет. Я все равно буду продолжать свое служение человечеству.
Стоило мне так подумать, как боль резко утихла, и скальпель, выпав из рук, звонко ударился о пол. Зажегся свет, и в медотсеке появилась голограмма Сократа. Он печально взглянул на меня, потом — на скальпель на полу. Потом опять на меня, и сказал:
— Есть один метод.
— Какой? — Тишина была напряженной, поэтому я продолжила: — Какой еще метод, Сократ? И почему ты не сказал раньше?
— Согласно протоколу, я не имею права давать такое знание несовершеннолетним.
— Какое еще знание?
Он молчал, а я чувствовала, как во мне поднимается волна негодования. Знание? Что еще за знание?! Оно правда может мне помочь? Почему он не сообщил раньше?!!
— Говори! — потребовала я.
— Знание о развитии псионических сил.
Псионика! Древние называли это сверхспособностями, чудесами или сиддхами. Я о них читала. О том, что почти все взрослые представители новейших версий человека владеют ими очень даже неплохо. Но решение о том, кому давать знание о развитии этих сил, принимается специальной комиссией на основании очень многих факторов.
Конечно же, в первую очередь нейросканер должен подтвердить факт совершеннолетия, то есть зрелость нервной системы. Без этого комиссия даже не соберется на рассмотрение данного вопроса. А учитывая тот факт, что искусственный интеллект не может обладать псионическими силами, информацию об их развитии часто доверяют хранить ему.
— Так ты один из Хранителей?! — нахмурилась я, и мои руки сами собой сжались в кулаки. — Ты правда можешь дать мне знание о развитии псионических сил?! И никакая комиссия старших псиоников для этого не нужна? Как ты мог молчать об этом?!
— Решение о неразглашении было принято не мною, а теми, кто меня создал, — начал нудить искин. — Разработчики опасались, что, узнай дети, какую информацию я храню, они бы не смогли устоять против соблазна взломать систему и получить знания раньше времени. Сама понимаешь, старших псиоников на борту нет, так что никто не смог бы обнаружить и предотвратить хакерскую атаку, равно как и последующее несанкционированное использование псионических способностей.
— Старый зануда! — выпалила я. — Как ты мог равнодушно смотреть на мои страдания и даже пальцем не пошевелить, чтобы помочь мне, когда у тебя были такие знания?!