Моченые яблоки
Шрифт:
Заявление в местком написала Светка. Нарочно подделалась под неграмотную, но в случае чего отказываться не собирается.
— А я докажу! — сказала она ему, когда после смены зашли вместе в «Голубой Дунай».
«Голубым Дунаем» в округе называется выкрашенный в цвет синьки дощатый павильон, где продают пиво.
— Докажу, докажу, — хвасталась Светка.
Даже руки чесались, так хотелось треснуть ее и на том закончить, но Виктор сдерживался, потому что мгновенно понял: Светку надо пока иметь в «друзьях», ни
— Да что они тебе сделали?
— Ничего, — сказала Светка. — А пусть не задаются, особенно Тонька.
И вот он едет в Радченко, к Тонькиному отцу. Кто-то ж должен вступиться за Тоньку. Клима нет. Он, Виктор, ей никто, а кто-то ж должен стукнуть кулаком по столу в директорском кабинете, если дойдет до этого дело.
Он снова принимается за чтение. Несмотря на строжайший запрет, все-таки увез с собою верстку эстонской повести «Тере!», что в переводе на русский означает «Здравствуй!».
«…Лийзе не может осуждать Ильмара за то, что он ждет Элли. Таков закон: пока человек жив, его надо ждать, а когда он умрет, его надо помнить. Странно только, что закон распространяется и на Элли — злую кошку без двух передних зубов. Когда она в первый раз уехала в Лихула и не вернулась ночевать, Ильмар поехал за ней. Лийзе больше всего боялась, что выйдет драка. Какой стыд! Ильмару пятьдесят восемь лет, Элли — пятьдесят шесть, а тому, из Лихула, даже шестьдесят два, как утверждает старая Ани. Кого же охраняет закон? Ведь не Элли же. Она однажды уже преступила его, не дождавшись своего возлюбленного, ушедшего на войну.
Сердце матери не знает покоя: чем утешить Рутора, потерявшего сына? Чем утешить Ильмара, потерявшего жену? Как быть с Илгой, у которой глаза не высыхают от слез? Как помочь ей пережить горе?
Когда у Лийзе умер муж, она сказала себе: «Лийзе, ты была самой счастливой женщиной в мире. Что ж, теперь пусть пробуют другие». Это было в тридцать девятом году, по главной улице — она называлась тогда Posti, Почтовая, за гробом фотографа Эйно шло тридцать семь человек. Все говорили: «Какие пышные похороны!» Лийзе вела за руку Рутора и Ильмара, а все остальные шли позади; но она знает: их было тридцать семь.
Первым вырос Рутор. Неудивительно: он же был старшим. Но Лийзе подождала, пока вырос и Ильмар, и только тогда сказала им: «Дети! Отец оставил завещание, по которому дом следует поделить на три части. Одна будет принадлежать Рутору, другая — Ильмару, а третья — мне».
Но дети еще долго продолжали оставаться легкомысленными молодыми сорванцами, им не нужны были не только части дома, но и весь дом был не нужен. Рутор уехал учиться в Таллин, Ильмар ушел служить в армию и жил где-то на краю света, в стране, название которой Лийзе долго не могла запомнить, — Армения.
Что
Рутор — истинный сын своего отца! — только смеялся:
— Мать, должно быть, и в Белую Даму верит, — сказал он брату…»
Сергей Петрович в первую минуту не узнал Виктора.
— Я работаю с вашей Тоней, помните, еще приезжал к вам, — напомнил Виктор.
— Ну да, ну да, — всполошился Сергей Петрович. — Что ж я не признал вас сразу-то?
«Свататься приехал», — решил он. Потом смеялся над собой: кто теперь сватается? Анна Тихоновна, видно, подумала то же самое, когда они вдвоем с Виктором (встретились возле дома) пришли в квартиру. Она сразу захлопотала, забегала, шепнула мужу: «Может, белого пойти взять?» «Остановись, — строго сказал Сергей Петрович, — человек не за этим приехал».
Анна Тихоновна в испуге чуть не села на пол, ноги сделались совсем ватными: «Случилось что?»
Потом сосала валидол, пила какие-то капли и все совала Сергею Петровичу, чтобы и он выпил. То, что они услышали от Виктора, не укладывалось в мозгу. Тоню, Тоню, их любимую дочку, обвиняют в чем? В воровстве!
— Да не обвиняют, — в который раз принимался растолковывать Виктор. — Светка, халда, написала черт знает что…
— Да зачем же?
— Да не зачем, исключительно из вреда.
Это-то и было самым непонятным.
Впрочем, непонятным было многое. Почему, например, Виктор, именно Виктор приехал предупредить Тониных родителей о готовящейся беде? Значит, что-то есть между ними. Но тогда зачем же он произнес такую странную, такую загадочную фразу, когда разговор случайно коснулся бывшего Тониного мужа?
— Да почему бывший? — сказал Виктор. — Скорее будущий.
Анне Тихоновне нестерпимо хотелось продолжить так интересующую ее тему, но она не посмела в присутствии Сергея Петровича, раз навсегда запретившего произносить в доме имя зятя.
Начали собираться в город.
— На машине поедешь? — робко спросила Анна Тихоновна. Ей хотелось, чтобы муж поехал на электричке: нервничает, куда ж за руль садиться?
— На электричке поедем, верно, Виктор? — сказал Сергей Петрович.
Всю дорогу от Радченко до Редкина, а потом от Редкина до Калинина Сергей Петрович тяжело молчал. И только когда вышли на платформу в Калинине, сказал, протягивая Виктору руку:
— Ты молодец, парень. Таких уважаю.
И пошел, не оглядываясь, по перрону, и медали на его пиджаке тихонько звенели в такт шагам.