Модельер
Шрифт:
— Интуитивно… ой, нет! — Влад замахал руками. — У меня есть убеждения. Я хочу заставить людей смотреть на то, от чего они отворачиваются.
— Главное, не делать это слишком для них внезапно, — сказал Сав, и, прикрыв ладонью рот, посмотрел на Юлию. Та сделала вид, что не заметила этого взгляда. Пихнула Сава локтем под рёбра и ткнула в бумажку, мол, читай следующий.
— «Хотите, чтобы выйдя на улицу можно было гарантированно встретить человека в одежде из вашей коллекции?»
Влад поморщился.
— Я же знаю, что это невозможно.
— «Для начала можно сделать одежду
— Это само собой разумеется, — Влад поморщился. — Но вообще, моё дело — придумывать, рисовать и работать придатком к швейной машинке. Если судьба так распорядится, обо всём остальном позаботятся уже другие люди.
Беседа продолжалась.
«Мы сделаем интервью на разворот», — написала Юля. Размяла пальцы, продолжив яростно писать: — «Я уверена, он прирождённый законодатель мод. Будущий, разумеется. Если вы называете себя его доктором Ватсоном, то могли бы как-то ускорить процесс».
«Я и ускоряю», — возмутился Сав. Из уважения к Владу, вслух он не произнёс ни слова, а записал ответ на полях блокнота. — «Я создаю ему все условия для работы».
«И конечно, ваши интересы корыстны», — был ответ.
«Мигера!» — написал Сав и стал смотреть, как желтеет лицо гостьи. Насладившись зрелищем, он приписал: — «Я бы заработал куда больше денег, если бы занимался собственным делом, а не торчал здесь целыми днями. Мы друзья! Что вы понимаете в мужской дружбе?»
Они выдирали друг у друга блокнот и самозабвенно строчили подколку за подколкой.
— Что вы там делаете? — прозвучал в тишине голос Влада. — Играете в крестики-нолики?
Он давно уже не рисовал, а наблюдал, как сменяются на лицах эмоции.
— Ничего, — смутился Савелий. — Я рассказываю корреспонденту о твоём каждодневном графике. И записываю, чтоб не забыла. Это принесёт куда больше пользы, чем вот этот диктофон.
Корреспондент беззвучно фыркнула, а друзья согнулись от смеха.
После того, как Юлия отыскала и сфотографировала все пятнадцать одетых манекенов, Савелий, превратив лицо в непроницаемую маску, зачитал с листа:
— «Я буду всячески содействовать вашему пиару. Вы самый подающий надежды молодой человек из всех, что я встречала». Это было написано вами дома. Вот, смотри, Владик, идёт под последним пунктом. Вы всем интервьюируемым такое говорите?
Женщина кинула на Савелия уничтожающий взгляд и написала на обороте одного из эскизов:
«Я знала заранее».
С этого времени в личной владовой когорте появился ещё один человек, которого он смог бы назвать полководцем своей пластиковой армии. Второй, и — Влад от души на это надеялся — последний.
Эти двое словно кусочки одного пазла, которые по всем признакам должны были сойтись, но почему-то не сошлись.
Савелий раздражал Юлию. Она, должно быть, считала его за Годзиллу и Кинг-Конга, словом, за разрушителя творческого спокойствия её новоявленного кумира. Хотя Сав видел куда глубже, он мог разглядеть в этом видимом творческом спокойствии целые массы подводных течений, настоящие водовороты под толщей льда и снежной позёмкой мудрости.
— Он молчит, — однажды сказал он ей, — и поэтому кажется кем-то вроде буддистского монаха. На
Сам он относился к Юлии вполне благожелательно, хотя и с некоторой иронией. Когда наружу начинали проситься фирменные глупые шутки (которые непременно задевали Влада), лицо её каменело, так, что хотелось сфотографировать его и отправить в журнал «Вокруг Света», как великолепный образчик средневекового каменного зодчества, возможно, кого-то из авторов исполинов с острова Пасхи.
Что-то в жизни Влада поменялось. Она ускоряла темп, словно снежный ком, который докатили до уклона и спихнули вниз. Дальше он уже сам — растёт, набирает скорость.
Теперь в жизни было два человека, которых Влад, собственно, туда не звал, но от которых проблематично было убежать и спрятаться за стеной холодного молчания. Сав с лёгкостью разбивал её какой-нибудь глупой, но ужасно забавной шуткой, а Юлия находила лазейки, пользуясь своей назойливостью и неотступностью.
Как они с Савом узнали позже, Юле было тридцать два. Она работала главным редактором модного журнала, и была, должно быть, на короткой ноге со многими важными людьми. Когда она выходила в свет в чёрном жакете и брюках или длинной юбке, на плечи ей взбиралась самая горделивая осанка, что довелось увидеть Владу. Именно такая, казалось, создаёт пропасти между людьми. Но и тогда Юлия умудрялась одаривать Влада и даже иногда Савелия ласковыми и слегка смущёнными улыбками.
Она возвышалась над мужчинами, словно мама-жирафиха над неокрепшими жирафятами. Если бы это водилось за людьми, она бы непременно каждый день вылизывала им макушки, — полагал Влад.
«Не могу поверить, как тебе удалось какими-то куклами заставить грохнуться меня в обморок», — писала она, и ручка дрожала от негодования.
Влада забавляло то, как пытается она казаться железобетонной. Как демонстрирует всем свою скорлупу, не замечая, что скорлупа эта уже расколота, что стоит приложить усилие в нужном месте, как от неё не останется и следа.
Разведена, есть ребёнок: девочка по имени Ямуна. Семь лет назад у Юлии был период увлечения востоком, томной жаркой Индией, который прошёл так же внезапно, как и начался. Но он оставил свои следы: в свидетельстве о рождении дочери, в строке «имя» значилось название индийской речушки, быстроногой и шумной.
Это была робкая малышка с большими выразительными глазами. Юлия несколько раз брала с собой её к Владу, пока они втроём с Савом пили чай перед «алтарём моды», как окрестила телевизор с вечным fashion'ом Юлия, Ямуна играла в исследователя подземелий, бегая с карманным фонариком по подвалу. Бывало, мать забывалась, пытаясь повелевать ею, как всеми остальными (конечно, разговаривать женщина пока не могла, но обладала уникальной способностью демонстрировать своё отношение к тем или иным вещам осанкой и парой-тройкой незначительных мелочей в мимике, которые в исполнении любого другого человека вряд ли что-то бы значили), и тогда в глазах Ямуны загорался самый настоящий бунтарский огонь. Следуя философии, в которой была зачата и родилась девочка, можно предположить, что её душа — душа кого-то из великих мятежников прошлого.