Мое ходячее несчастье
Шрифт:
После нескольких песен и довольно забавной стычки между Америкой и Лекси я решил подняться наверх:
— Пойдем, Голубка, мне надо покурить.
Эбби пошла за мной, я прихватил ее пальто, и мы направились на балкон. Едва мы оказались там, я замер. Голубка тоже. Перед нами стоял Паркер, лапающий какую-то наштукатуренную девицу. Эти двое при виде нас остолбенели, как и мы.
Первым пошевелился Хейс: он вытащил руку из-под юбки своей подружки.
— Эбби, — с усилием выдохнул он.
— Привет, Паркер, — ответила Голубка,
— Э-э-э… как дела?
Она вежливо улыбнулась:
— Прекрасно. А у тебя?
— Э-э-э… — Он посмотрел на свою пассию. — Эбби, это Эмбер. Эмбер, это Эбби…
— Та самая Эбби? — удивилась девица.
Смущенный Паркер быстро кивнул. Эмбер пожала Голубке руку, скроив гадливую мину. Потом враждебно уставилась на меня:
— Рада познакомиться… как принято говорить.
— Эмбер! — одернул ее Паркер, хватая за руку.
Я, хохотнув, открыл для них дверь, и они ушли с балкона.
— Да… неловко получилось, — сказала Эбби, качая головой и зябко обхватывая себя руками.
Она заглянула через перила: внизу, несмотря на зимний ветер, отважно гуляло несколько парочек.
— По крайней мере, Паркер перестал выпрыгивать из штанов, пытаясь заполучить тебя, — улыбнулся я.
— Мне кажется, он хочет не столько меня вернуть, сколько добиться, чтобы мы с тобой не были вместе.
— Как-то раз Хейс забрал девушку из моей квартиры и подвез ее домой. Это был один-единственный случай, а ведет он себя так, будто героически похищал из моих когтей каждую первокурсницу, которую я трахал.
Эбби недовольно на меня покосилась:
— Я никогда тебе не говорила, что терпеть не могу это слово?
— Извини, — сказал я, притягивая ее к себе. Я зажег сигарету и, затянувшись, посмотрел на свое запястье, на котором сплетались воедино семь изящных, но четких черных букв: «Голубка». — Как странно… Эта надпись — не просто моя любимая новая татуировка. Когда я смотрю на нее, становится спокойнее.
— Действительно, странно, — ответила Эбби.
Я метнул в нее укоризненный взгляд, а она рассмеялась:
— Шучу. Не могу сказать, что понимаю это, но все равно очень мило… И очень в твоем репертуаре.
— Если мне так приятно видеть у себя на руке твое имя, то каково же будет надеть тебе на палец кольцо!
— Трэвис…
— Года через четыре или, может, через пять лет, — сказал я и внутренне сжался, поняв, что зашел слишком далеко.
Эбби сделала вдох:
— Нам надо притормозить. А то мы торопимся. Очень торопимся.
— Голубка, не начинай.
— Если мы будем двигаться такими темпами, то еще до выпуска из университета я начну расхаживать без каблуков и с огромным животом. Я пока не готова переехать к тебе, не готова получить от тебя кольцо и совершенно точно не готова создать семью.
Я ласково обнял Эбби за плечи:
— Но ты ведь не имеешь в виду, что хочешь еще «на других посмотреть»? А то я не намерен тебя ни с кем делить.
— Да не нужны мне другие! — сердито сказала она.
Я облегченно выдохнул, отпустил ее плечи и, повернувшись, ухватился за перила.
— Тогда в чем же дело? — спросил я и снова замер, не без опасения ожидая ответа.
— Дело в том, что нам надо притормозить. Вот и все.
Я грустно кивнул. Эбби дотронулась до моей руки:
— Не сердись.
— Голубка, у меня такое ощущение, будто, сделав шаг вперед, мы с тобой тут же делаем два шага назад. Каждый раз, когда мне кажется, что мы начинаем друг друга понимать, ты отгораживаешься от меня стеной. Никак не пойму: все девчонки охотятся на парней, пытаются вызвать их на серьезный разговор о чувствах, заставить перейти на следующую ступень…
— Я думала, мы договорились: я — не все.
Я сокрушенно уронил голову:
— Эбби, я устал гадать. Скажи, куда, по-твоему, должны завести нас наши отношения?
Она прижалась губами к моей рубашке:
— Когда я думаю о своем будущем, то вижу тебя.
От этих слов мне стало легче, напряжение в мышцах тут же спало. Я прижал Голубку к себе, и мы оба стали смотреть, как облака плывут по черному беззвездному небу. Услышав болтовню и смех внизу, Эбби улыбнулась. Мы поглядели туда и увидели горстку парней и девчонок, которые, сбившись в кучу, устремились с улицы в здание.
Впервые за целый день тревожное предчувствие немного отпустило.
— Эбби, вот ты где! Я везде тебя ищу! — взволнованно проговорила Америка, выскакивая к нам на балкон. В поднятой руке она держала свой сотовый. — Я только что говорила с родителями. Вчера им позвонил Мик.
Эбби наморщила нос:
— Мик? С какой радости ему звонить?
Америка приподняла брови:
— Твоя мама не хочет с ним разговаривать. Постоянно бросает трубку.
— Чего он хотел?
— Спрашивал, где ты.
— Но они ведь ему не сказали?
Америка смутилась:
— Эбби, он все-таки твой отец. Мой папа решил, Мик имеет право знать.
— Он приедет сюда! — В голосе Голубки зазвучали панические нотки. — Мерик, он сюда приедет!
— Понимаю. Извини. — Америка попыталась успокоить подругу, но та отстранилась и закрыла лицо руками.
Не совсем врубившись, в чем проблема, я дотронулся до плеч Эбби и сказал:
— Он тебе ничего не сделает, Голубка. Я не позволю.
— Он ее по-любому достанет, — вздохнула Мерик, глядя на Эбби тяжелым взглядом. — Уж кто-кто, а Мик это умеет.
— Мне нужно сматываться.
Эбби закуталась в куртку и принялась дергать за дверную ручку, от волнения забыв перед этим опустить ее. По Голубкиным щекам градом покатились слезы. Я помог ей с дверью. Эбби подняла голову, и я увидел, как покраснели ее щеки — то ли от злобы и страха, то ли от холода. В любом случае мне хотелось, чтобы этот румянец поскорее схлынул.