Мое королевство (Химеры - 2)
Шрифт:
– Лаки, - буркнул младый вьюнош.
– Писатели такими не бывают.
– Лаки!!
– взвизгнули девицы разом. Молодой философ отступил под их натиском с видом: "а я чего, а я ничего."
– Извините его. Времена просто смутные, - Муся ткнула рукой в сторону окошка, за которым висела в небе размытая радуга.
– Курортники разбежались... На весь город врачей я да акушерка. Совсем замотали.
– Ничего не болит, а каждый день что-нибудь но...
– обрывая на полуслове, Лиза ткнула Лаки острым локотком.
Даг
– А мы тоже газету издаем, - сообщила Муся.
– Ой, а где?..
Лаки густо покраснел.
– Ну не могу я. Рвешься-рвешься, а они на самокрутки да на растопку. А я, между прочим, не кастрюли паял...
– А что в столице?
– спросила с робким трепетом Муся.
– Он не оттуда. А ты, - тут опять воспоследовал тычок под ребра, - мог бы и сходить. За день обернулся бы.
– Я прецептор! Я не могу бросить прецепторию.
– Ладно. Прецептор, отцептор, а к колодцу пойдешь.
Погружаясь в лохань с горячей водой и вдыхая карамельный запах дешевого мыла, Даг подумал, что иногда совсем не много нужно для счастья.
На коленях Лизы мурлыкающей кошкой свернулась гитара.
– Кровью, стихами,
петлей внахлест,
серым прибоем крыш
рушится город в колодец звезд,
а ты стоишь и молчишь,
деревянный ангел, деревянный ангел...
Никогда прежде Даг не знал, что женский голос может гудеть, как колокол. Это было контральто такой глубины и силы, на таком пределе, что причиняло боль.
Они думали, гость спит. Они собрались под висячей лампой-трехлинейкой, укрытой оранжевым абажуром; аптекарка вязала, Лаки ел, иногда замирая с непрожеванным куском во рту, потому что Лиза пела.
– Мне показалось, он не хочет, чтобы она проснулась, - вдруг сказала Лиза.
– Он днем сказал, что если мир заглянет в ее глаза, то никогда не останется прежним.
– Можно подумать, он сейчас прежний!
– окрысился юный философ.
– Мятеж, вторжение, поездов нет, связи нет.
– Чего нет?
– выпученные глаза Муси сделались еще больше.
– Почты, телеграфа и телевизора.
– Чего?
– Это он шутит, - сообщила Лиза зловеще.
– А вы знаете, у нее шрамы от арбалета. Я знаю, что я дура и жаба, опередила Марфа негодующий вскрик Лаки, - но не настолько!
– В ранах она разбирается. Особенно - в сердечных.
– Керосин кончается.
– Это был арбалет. Такая вмятина треугольная. Я ее смотрела. Заросло давно, а след остался.
– А еще канонада. И чем все кончится - непонятно. Я бы тоже заснул - и спа-ал...
– Ты еще будешь за газету отрабатывать. Весь номер коту под хвост!
– Вам же этот Даг заплатил. Два этих, империала.
– С женским профилем. Я таких еще не видела. Но золото.
–
На этой глубокомысленной фразе Даг понял, что уже не уснет, бесшумно вынул из мешка завинчивающуюся чернильницу на цепочке, похожую на старинные часы, футляр с перьями и в жесткой обложке тетрадь и почти наощупь вывел на первой странице: "Была вторая половина дня, ближе к закату, когда неопределенного возраста мужчина..."
– Я знал, знал, что этим закончится!
Увидя стоящий перед домом открытый автомобиль и полдесятка привязанных к ограде лошадей, объедающих листья, Лаки сделал робкую попытку выронить корзину с укропом и печальными селедочными хвостами и броситься наутек. Даг предусмотрительно поймал его сзади за рубашку.
– Сделай нормальное лицо. И иди, на милость Хранителя!
– прошипел он. Убегаешь - значит, виновен.
Слова плохо помогли. Пришлось слегка пнуть Лаки под колено.
– И зачем, зачем он сделал меня прецептором? Печать вручил...
– Кто?
– Денон.
– А-а...
– Сказал, в нем нуждается страна. И свалил!
– Тихо!
У автомобиля не крутились вездесущие мальчишки. А был он роскошный, огромный и совершенно пустой, блестел хромированными частями, сверкал гудком, манил мягкой кожей кремовых сидений.
– Да-а, - произнес Даг.
На пороге их уже встречали. Приняли и, заломив руки, профессионально обыскали. Забрали у Дага нож. Но, видимо, получив чей-то приказ, впустили в дом. Муся и Лиза сидели на диване, как хорошо воспитанные девочки: строго выпрямившись и сложив ладони на коленях. Муся нервничала, а Лиза сверкала глазами. Напротив них торчал на столе небритый и нечесаный гражданин в не слишком свежей рубашке, но при мече, и задумчиво курил, стряхивая пепел на плюшевую скатерть.
– Ты - к ним, - небрежно указал он Лаки.
– А ты - дальше.
Стоя рядом с кроватью, мужчина набирал в шприц лекарство и обернулся на шаги. Лицо его было широким и некрасивым, за исключением глаз, но фигура стремительная и утонченная, и корд, что он носил у бедра, уж никак не мог быть ритуальной игрушкой. Дага опахнуло холодом. Он не знал еще, что будет и будет ли вообще, но само предчувствие горячило кровь. Этот человек мог бы быть героем его повести. Умным и опасным врагом - или другом. И тогда на всю жизнь. Даг закусил губу.
Мужчина вогнал иглу в вену спящей и распустил жгут.
– Не делайте этого.
– Почему?
– Равновесие. Оно могло бы еще подержаться.
– Даг неопределенно повел руками: есть вещи, которые трудно, нет, невозможно объяснять.
– Мы можем пожалеть о том, что случится. Кто она?
Рука незнакомца уверенно давила на поршень. Было видно, что у него большой опыт. Странно... он казался скорее воином.
– Насколько я понял, она обязана вам жизнью.
Даг кивнул.
– Она государыня.