Мое королевство. Бастион
Шрифт:
Скульптор польстил. Алиса была похожа на себя не сильнее, чем на парадных портретах и фотографиях. Императрица в брызгах и радугах.
Стоит в фонарном свете, в кружении невесомых снежинок, и к ней идет темноволосый человек с твердым взглядом зеленых глаз.
— Э-эй! Вы как будто привидение увидели!
— Государыня...
Мунен улыбнулся, повернув к Далю голову:
— А она похожа? Вы ее наяву видели?
— Она лучше. Наяву.
Отрок торжественно, хотя и несколько нарочито, преклонил колено. Похоже, перед гостем он теперь робел. И старался соответствовать тому,
Даль вполне понимал желание подростка быть причастным к божеству. Но, с другой стороны, часто следование за идеалом мешает выбрать собственный путь.
— Можно бросить в фонтан монетку. Если есть желание вернуться. Наши не бросают, — оборвал его раздумья Мунен.
— А… да… спасибо.
Гость коротко дернул головой и взбежал по одной из лестниц, в душе умоляя себя не споткнуться на неровных ступенях. А то реноме испортится.
Мальчишка довел Даля до обитой кожей солидной двери на втором этаже — ну, сразу ясно, что начальственная дверь. Поскребся о косяк и убежал. А Даль стряхнул невидимую пылинку с воротника, пригладил волосы и вошел.
— Сколько можно повторять… — воздвиглась из-за стола с печатной машинкой секретарша и тут же удивленно сморгнула, поправляя очки в роговой оправе.
— Я к моне Моне… Леонидовне, — Даль непроизвольно ухмыльнулся. — Из Эрлирангорда, вам должны были телеграфировать.
Секретарша, поскрипывая, словно плохо подогнанный скелет, переместилась к рабочему столу и дрожащими руками стала перебирать бумаги на нем.
Крапивин подсунул ей ту же грамоту с зеленой печатью, что показывал охранникам. Тетка прочла и расплылась в фальшивой крокодильей усмешке.
— Прошу вас.
И гость оказался в кабинете директрисы — бывшей монастырской трапезной, должно быть, настолько он был узок, длинен и сводчат. Мона Леонидовна, вставшая из-за своего стола, на скелет нисколько не походила, но тоже занервничала, когда Даль положил перед ней гербовый лист с вензелем императрицы — на этот раз с настоящими его полномочиями.
Толстуха тяжело опустилась на колено и поцеловала печать. Вернула грамоту гостю и указала на стул с резной деревянной спинкой.
— Рада приветствовать вас в Бастионе. То есть, в лицее для литературно одаренных детей, — поправилась она. — Комиссар.
Даль скользнул глазами по стенам: наградные листы в рамочках, медали… портрет государыни в простенке у Моны-Моны за спиной. Художник льстил тоже. Либо следовал парадным канонам позапрошлого века. Как в иконописи — фигура выше окружения, развернута на три четверти, но взгляд направлен прямо на зрителя. Императорские регалии, горностаевый плащ, и рука, опирающаяся на колонку: потому что трудно простоять несколько часов, позируя, в тяжелом парадном одеянии. И только глаза: карие, с золотыми искорками — совсем такие, как наяву.
— Я не требую особого отношения, Мона Леонидовна, — произнес он, словно выплывая из омута. — Наоборот, сделайте вид, что меня здесь нет. Инспектор попечительского совета, мелкая сошка без полномочий… Обои, краска… оценить ущерб.
— Но…
— Мона Леонидовна, я сделаю свои выводы и сообщу их вам. Работайте.
Крапивин вздохнул. Еще в столице он подозревал,
Брыли дамы подозрительно затряслись.
— Но я же обязана проводить вас на место!
Даль свернул и спрятал предписание.
— Пусть этим займется управляющий вашим хозяйством. Или его помощник. Или даже вот этот молодой человек, что привел меня сюда. Мунен…
— Шишигин? Но… мы не пускаем туда детей!
Гость потер переносицу.
— Ну, хорошо, на ваше усмотрение.
Директриса определила Далю в сопровождающие белобрысого парня из обслуги — Иола Кайлу. Был он вял и немногословен, но исполнителен, и на постороннее гостю отвлекаться не позволял. Потому, дойдя до нужного места — круглой башни над обрывом в самой высокой части монастыря, Крапивин сообщил, что далее в его услугах не нуждается.
— Но Мона-Мона мне велели, — канючил парень. Даль ткнул пальцем в валун с плоской вершиной:
— Сядь здесь и жди. Я тебя на обратном пути заберу. Да, ключи…
Иол засопел и снял с пояса связку на массивном кольце, годящемся на браслет великану.
Крапивин решительно содрал с полукруглой, утопленной в стене дверцы печати и вставил ключ в скважину, по бородке прикинув нужный. Замок сердито заскрипел, но поддался. Комиссар облизал пострадавший палец. Кинул последний взгляд на Иола и окрестности — полого спускающийся холм отсюда был, как на ладони: с красно-кирпичными и белыми зданиями, гармонично вписанными в рамки пышной зелени. Позеленевшие шатровые крыши, золотые кораблики-флюгера в ярком синем небе; ветер, разом прохладный и теплый; ароматы соли и увядающей травы… Даль поймал себя на ощущении, что не хочет входить в темноту башни за спиной. Она навевала жуть.
— Послушай, Иол, — на камне как раз хватало места двоим, и Даль уселся вполоборота к парню, подбрасывая связку ключей на ладони. — А ты видел пожар?
— Угу.
— С самого начала?
— Не.
Он поерзал и неохотно добавил:
— Спал я. Я не то что некоторые. Так за день уработаюсь — не до посиделок.
Даль отметил и недовольный тон Иола, и эти «посиделки», вознамерясь расспросить об этом позже. Любой людской коллектив — всегда клубок ненавистей, любовей, ревностей и интриг. Сочетание явного и тайного. Особенно, школа. Особенно, школа закрытая. И даже у такого дремучего парня, как Кайла, есть своя ниточка в этом клубке. Главное, потянуть осторожно, чтобы не порвалась.
— Что же тебя разбудило?
— Бумкнуло. И словно кровать тряхнуло.
— То есть, — Крапивин резко подался вперед, — взрыв был?
— Говорят, молния в шпиль грохнула. И до резервуаров с маслом добралась. Маяк тут раньше был.
Иол замолчал и засопел, должно быть, поражаясь собственному, такому длинному, рассказу.
— Так, хорошо, а дальше?
— Все бежали, и я бежал.
«Все кричали, и я кричал».
— А над деревьями пламя.
Ревет, как в доменной печи, оранжевыми и алыми полотнищами, черным дымом рвется кверху сквозь крышу… Лопаются от жара черепица и стекло в редких окнах; трещат перекрытия. Мечутся, пожирая съедобное, клубки огня.