Мое кудрявое нечто
Шрифт:
В бинокле пустота – горы, небо… Красота.
О, считай, стихами думаю. Может, стихотворение написать?
Да ну… не поэт я…
– Чисто, пошли.
Круто, всего минут на сорок залегли. Не нравится мне ждать. Это в моей работе самое сложное – ждать. Мне нужно движение. Всегда. Как можно больше. Именно поэтому снайпер из меня не вышел, вопреки лучшим в отряде показателям по стрельбе. Даже после долгой работы надо мной нашего психолога, усидеть на одном месте у меня не получается. Что поделать, вот такой я оживленный человек.
Передвигаемся теперь ползком.
Вот нужная нам выемка в горе, под ней должна быть пещера. К этому я не был готов – эхо в пещере слишком громкое. Тоха проходит вперед. Я прикрываю.
Пещера довольно глубокая и не приспособлена к длительному нахождению тут. Не свалил бы наш герой раньше времени. Мой товарищ останавливается у поворота, где мягко колышется тень, отбрасываемая свечей. Обхожу его, останавливаясь напротив. Переглядываемся, легко киваю командиру, и он мягко, но уверенно ступая, входит в небольшую полость, где горит пламя свечи. Я следую за ним, отставая на два шага. В нерукотворной каменной комнатке метр на два, на матрасе из сена сидит бородатый парень в тюрбане и черном халате. Невозможно определить его возраст. На нас смотрит запуганными глазами. Я представлял, что это будет заматеревший на терактах шахид, или кто-то в этом роде. А у парнишки даже руки, сжатые между ног, и те трясутся.
– Руки, – настороженно произносит Тоха, держа парня на прицеле, – аккуратно, мне, покажи и медленно поднимайся.
Парень поднимает руки, не разжимая их, выставляет перед собой. Между ними зажата граната. Обычная такая, лимонка. Родная наша, изученная вдоль и попрек. И большой палец внутри чеки. Так что рвануть может, даже если он вдруг случайно пальцем дернет, чего он делать не хочет – по глазам видно. Промыли, видно, мозг, мальчишке. Сейчас, видя страх и слезы в его взгляде понимаю, что ему, скорее всего, и восемнадцати нет. Жаль пацана.
– Не двигайся, – Тоха подходит к Ибдулле, перебрасывая автомат на плече, он знает, что я за его спиной. – Мих, выйди…
– Ага, щас.
Нифига я его тут не оставлю. Парнишка, конечно, не велик, но кто его знает, что в его голову взбредет. Не просто же так он тут оказался.
– Я приказываю покинуть пещеру, – повышает голос.
– Я не уйду.
Он не сможет меня заставить. Мне плевать на наказание. Я знаю, что не прав, я должен подчиняться командиру. Но я не оставлю его тут. Граната вряд ли рванет. Тоха отлично умеет управляться с такими ситуациями. А парень может неожиданно напрыгнуть на него.
Тоха аккуратно разжимает, повидимому заледеневшие пальцы пацана, но вынуть большой из чеки не получается. Поэтому мой командир поднимает парня на руки и тащит его трясущееся застывшее тело к выходу. Я следую за ними, направив прицел винтовки в голову пацана. У самого выхода из пещеры парень резко обхватывает сжатыми вокруг гранаты руками голову моего командира. Делаю один быстрый длинный шаг и оказываюсь рядом. Действуя инстинктивно, бью парня прикладом по голове, и сжимаю его руки своей ладонью. Парень обвисает, отключившись, и я держу его руки теперь обеими ладонями. Так точно не рванет.
Выходим
– Снимай его с меня.
Командир садится на камни, вытягивая шею вперед, и я аккуратно перекидываю руки парня.
– Отходи, – прошу Тоху, – от греха.
Парень делает два шага назад. Я жду, чтобы он отошел подальше. Но Тоха остается стоять на месте. Ну да, дисциплинка у нас обоих страдает. А что? Так и живем.
Выкинуть бы этого гавнюка малолетнего подальше, да пусть взрывается, раз так нравятся ему огненные шоу. Да нельзя. Надо дотащить до нашей базы, вдруг что полезное знает. Обмякшее тело укладываю на камни, его палец аккуратно заменяю своим, и вытаскиваю. Вставляю чеку на место до конца. Теперь можно немного расслабиться. Вот нога сама тянется подпнуть гада, но я сдерживаюсь. Ему и так не сладко придется на допросе.
Тащим парня до базы попеременно, пока не приходит в себя. Но теперь он связан и безопасен. Сдаем на руки начальству. Теперь мы свободны. Что будет с пацаном дальше, меня не заботит.
Скоро я буду в Москве, где увижу малышку. От предвкушения этой встречи хочется смеяться и спеть что-нибудь. Но мои голосовые данные, по какой-то неведомой причине не устраивают моих сослуживцев, моих друзей, и даже моего отца, так что пою я только в уединении. А вот отказать себе в смехе не могу. Так что в самолете на пути в Москву мы с Тохой ржем над разными глупостями.
– Впервые вижу, чтобы ты так домой торопился, – сослуживец наблюдает, как я, забыв про душ, скидываю в сумку вещи, собираясь свалить как можно быстрее.
– Так ты тоже особо задерживаться не собираешься.
– Да, но ты обычно еще в столовку заходишь, а потом в пивнуху с пацанами.
Это правда. Я обожаю столовскую пищу. Обожал… Теперь дома меня ждет еда гораздо лучше. А еще там девушка, которую я не собираюсь менять на посиделки с товарищами по службе.
– Колись, Коршун, – смеется Тоха, – куда бежишь?
– Слушай, а как ты понял, что хочешь жениться на своей жене?
Тупой вопрос получился. "Жениться на своей жене"? Так же не говорят. Так что командир посмеивается, но отвечает.
– Меня направили после училища в Новосибирск на год. Про Москву речи и не шло. Она из Питера сама. Но через двадцать минут собрала вещи и ждала меня у выхода из общаги, где я комнату снимал два года. Как на такой не жениться? А теперь у меня двое девчонок по квартире бегают, и я точно знаю, случись со мной что, Ларка меня отовсюду вытащит и девчонки с ней не пропадут.
Девчонки по квартире бегают. Вот же круто. Я хочу трех пацанов. Ну ладно, может, двух… дочку потом, когда парни подрастут. Такую же, как Рита, с большими карими глазками и громким смехом. Мне нравится.
***
Возвращаюсь домой ночью. Идеальная чистота. Олег с Лехой накормлены и встречают меня радостным лаем. Кристины не вижу. Кота Юру даже не ищу, он по любому где-нибудь пропадает. Холодильник забит домашней едой. На плите в кухне еще теплый борщ, от запаха которого в желудке нарастает симфония звуков.