Мое самодержавное правление
Шрифт:
Розен сделал много хорошего, но по слабости своей еще больше попустил беспорядков и злоупотреблений, так что зло берет верх над добром, и я велел Орлову присоветовать ему просить увольнение от должности. Надо позаботиться о немедленном его замещении, и я уже написал князю Паскевичу, чтобы он уступил мне Головина.
Осмотрев во Владикавказе военный госпиталь и в Пятигорске 16 октября все заведение минеральных вод, офицерскую больницу, казармы военно-рабочей команды, церковь и гулянья, я к ночи переехал в Георгиевск, где успел взглянуть на арсенал и госпиталь. Тут я принял депутацию закубанских племен и сказал им почти то же самое, что прежде говорил другим депутатам во Владикавказе.
Я
До Ставрополя сопровождали меня мои черкесы и казаки, никак не согласившиеся уступить другим чести меня конвоировать; они собирались скакать еще и далее, но я не допустил их до того и простился тут с этими людьми, показавшими мне истинно трогательную преданность.
19 октября в 3 часа пополудни я прибыль в Аксайскую станицу на Дону, где ждал меня мой сын в качестве атамана всех казачьих войск. Остаток дня и всю ночь я чувствовал себя очень нехорошо, так что даже принужден был принять лекарство и провести все 20-е число в Аксае. На следующий день мы отправились в Новочеркасск, куда въехали верхами.
У заставы нас встретил наказной атаман, весь израненный старик Власов, с генералами своего штаба, множеством офицеров и толпою любопытных, которые все проводили нас до собора. Тут стоял войсковой круг с войсковыми регалиями, посреди которых архиерей и прочее духовенство встретили меня с крестом и святою водою.
Выйдя из церкви, я взял из рук храброго Власова атаманскую булаву и вручил ее наследнику, в знак главного его начальствования над всеми казачьими войсками. Пальба из всех орудий города возвестила введение его в должность.
22 октября новый атаман представил мне войска, собранные под Новочеркасском. Всего было в конном строю до 18 000 человек. Кроме четырех гвардейских эскадронов, полков атаманского и учебного и артиллерии, все прочее – совершенная дрянь: негодные лошади, люди, дурно одетые, сами офицеры, плохо сидящие на коне.
К искреннему моему сожалению, все это показалось мне скорее толпою мужиков, нежели военным строем. Продолжительный мир и довольство обабили казаков: они обратились просто в земледельцев, как иначе и быть не могло при отдаленности их от границ и от всякой опасности. Надо будет подумать о преобразовании их устройства.
За обедом у меня, к которому были приглашены все генералы и полковники, я откровенно высказал им мое мнение. Старые усачи сами стыдились того плохого положения, в котором вывели перед меня свое войско.
Вечером я был на бале и не могу сказать, чтобы дамы поразили меня своею красотою или изяществом своих манер; но устройство и роскошь праздника еще более меня убедили, что казаки променяли прежнюю суровость своих нравов на утонченные наслаждения образованности. К несчастью, для восстановления прославленной их удали нужна бы продолжительная война. Это последнее явление в драме моего путешествия не было утешительно.
23 октября утром мы выехали в Воронеж, куда прибыли 24-го вечером. Поблагодарив там Бога и святого Его угодника за благополучное совершение длинного и трудного пути, я уже нигде более не останавливался до Москвы».
Н. Оже-де-Ранкур. В двух университетах Воспоминания 1837–1843 гг. (Отрывок) [358]
В 1837
Согласно желанию покойного императора Николая Павловича и стараниями бывшего в то время министра народного просвещения графа С. С. Уварова, университет в первый же год своего обновления наполнился молодыми людьми многих аристократических фамилий [359] .
358
Русская старина. 1896. Т. 86. № 6. С. 571–572.
359
Князья: Кочубей, Васильчиковы, Голицыны и др.
Вместе с разрешением носить шитые золотые петлицы на воротниках мундиров вменено было студентам в обязанность ходить постоянно в треугольных шляпах при шпагах (без темляка [360] ) и отдавать честь царской фамилии и генералам, становясь во фронт и спустив с плеча шинель, как это требовалось от офицеров.
На первых порах отдание чести не обошлось без комичных сцен и недоразумений, так, например: один студент, возвращаясь с лекции, нес под мышкой несколько книг и тетрадей; встретив в это время генерала, он поспешил сбросить с плеча шинель, причем книги рассыпались, а с ними вместе и шинель упала на тротуар. Рассмеялся генерал, рассмеялся и студент.
360
Темляк – ремень, петля, шнур или кисть на эфесе холодного оружия.
Вот и другой случай: шли три студента по Адмиралтейской площади, вдруг нагоняет их государь. Ни один из молодых людей не отдал ему чести, потому что никогда его не видали и не имели понятия о различии формы генералов от других офицеров. Приказав остановить сани, государь подозвал к себе виновных и заметил им, что они не исполняют высочайшего повеления отдавать честь генералам.
Молодые люди оторопели, а один из них, худой, долговязый немец, растерянно спросил: «А разве вы генерал?» Государь усмехнувшись отвечал, что они скоро узнают, кто он, и вместе с тем отправил их на адмиралтейскую гауптвахту. Вечером того же дня несчастных юношей потребовали в Зимний дворец, где сначала накормили отличным обедом с вином, а затем дежурный флигель-адъютант привел их в кабинет императора.
«Ну! Надеюсь, что вперед вы меня уже узнаете, – сказал государь, – а теперь ступайте домой, но понимайте, что ежели я сравнял вас с офицерами, то и требую от вас того же чинопочитания. Передайте мои слова своим товарищам, прощайте!»
Император Николай Павлович и русские художники в 1839 г.
361
Русская старина. 1878. Т. 21. С. 347–356.