Мое самоубийство
Шрифт:
Чтобы общество сохраняло свою нынешнюю структуру2, люди должны вступать в брак и создавать семью. Но в подавляющем большинстве случаев брак — это узы, которые приносят страдания. Два существа, «созданные, чтобы понимать друг друга», не обязательно созданы, чтобы жить вместе с утра до вечера и с вечера до утра, сорок лет кряду. Мужчина и женщина наделены чувствами и воображением, они живые существа, и потому не способны подчиниться Государству, которое предписывает им: «Отныне ваши чувства должны остаться неизменными».
Ко мне пришел Филипп,
Вот что он мне сказал:
«Мало по малу, сам того не замечая, я допустил, чтобы истончились и порвались все нити, связывавшие меня с некогда любимой женщиной, красивой и заслуживающей гораздо большего, чем многие другие. Постепенно мы отвыкли от близости и нежных слов. Сегодня я вижу боль, которую причинил не со зла: вот уже двадцать пять лет моя спутница одинока. Теперь слишком поздно. Я бы хотел сказать жене, что думаю о ней только хорошее, но не могу. Мои былые проявления чувств были бы столь странны и необычны, что робость меня сковывает. К тому же супружеский долг для меня теперь не более чем нравственное понятие. Рано или поздно огонь под пеплом гаснет.
Мы живем бок о бок, но не говорим друг другу того, о чем постоянно думаем. Она никогда не жалуется, но уже само ее присутствие для меня укор. И теперь, страдая от этой немоты, как и она, я каждый день сбегаю и ищу нежности, пусть даже мнимой, у барышни,подающей мне чай или портвейн. Порой брак бывает жестоким».
МОРАЛИСТЫ И ФИЗИОЛОГИ
Моралисты — это, по сути, служащие, которым государство платит (к профессионалам, впрочем, присоединяется немало любителей), чтобы запугивать человека, пока он еще молод, дабы позднее ему было стыдно показаться таким, каков он есть. Это блестящее средство, которое общество использует для самозащиты: так оно может свести к минимуму число своих жандармов.
Когда я явился на свет, моя невинность, если память мне не изменяет, была совершенной. В каком возрасте я испортился? И почему я испортился?
Господин, выступающий от имени Бога, говорит мне: «Бог по своей доброте дал тебе свободу и способность различать Добро и Зло». Я господину отвечаю: «Бог забыл наделить меня волей, достаточной, чтобы я устоял перед искушениями».
Господин возражает: «Ты был свободен. Если бы ты захотел, ты бы смог». Я отвечаю: «Почему же мне не хватило воли захотеть?»
Похоже, этому спору конца не будет. От меня требуют «ответственности», чтобы иметь право меня наказывать: вот и всё. Государство не только прибегает к праву сильного в случае конфликта, но действует более тонко и умело, навязывая индивидууму чувство Долга. Зачастую удовлетворяя наши истинные желания и потребности, мы можем навредить ближнему. Следовательно, наш общественный долг обычно состоит в том, чтобы противиться нашей сокровенной природе. В итоге общество требует от индивидуума
Можно ли всерьёз сказать очень глупому юноше: «Твой долг — стать очень умным»? Проповедникам обычно хватает здравомыслия, и до этого дело не доходит. А вот флегматичного мечтателя упрекают в том, что он менее энергичен, чем человек, полный сил и здоровья. Они предписывают равную умеренность и больному человеку, и здоровяку с крепким желудком и отменным аппетитом. Не учитывая существенных отличий, с которыми мы явились на свет, они нам всем указывают один и тот же образец для подражания и говорят: «Вот добродетели, которыми вы должны обладать».
Моралист и физиолог, зная, как я жил, охарактеризовали бы меня по-разному. А если бы меня описывал теософ, мой портрет снова был бы другим.
Но ведь я такой, какой я есть. Наши суждения о других преимущественно зависят от наших собственных сложившихся представлений.
Меня строго осудят и за ужасный эгоизм, и за неустойчивую нравственность. Однако можно по-разному быть эгоистичным, как по-разному — нравственным. Я хочу, чтобы меня судил физиолог-психолог, который внимательно изучил бы маленький механизм, управляющий движениями моей души. Я склонен думать, что в моей внутренней машинке уже давно порвался приводной ремень: это с его помощью колесико «чувство» приводило в движение колесико «воля». Мои благие помыслы (порой бывают и такие) не могут заставить меня действовать.
С другой стороны, мой главный двигатель, именуемый «жизненным инстинктом», надо полагать, в очень плохом состоянии. Ведь, не будучи больным, я предпочитаю смерть существованию, наполненному — как почти у всех — ежедневным тяжким трудом, заботами и лишениями.
Один приятель заметил, что если бы я жил дальше, многие еще и позавидовали бы моей участи. Он прав. Но я не понимаю бедных и несчастных стариков, желающих во что бы то ни стало продлить свое существование. На что они надеются? Среди них есть те, кто одиноки и никого не любят, и больные, которые отягчают бремя своих близких.
Мне необходимо жить с упоением. Часто по утрам я шел в школу подавленный, потому что начинался день, в котором не будет ничего, ничего кроме исполнения профессионального долга. Выходит, я человек не добродетельный, раз этого мне было мало. Мне нужно видеть в ближайшем будущем моменты восторга и радости. Я счастлив, только когда чем-то восхищаюсь. Я не понимаю безразличия, с которым множество людей каждый день проводит по многу часов впустую, в общем-то, ничего не делая, а лишь чего-то ожидая.
Мое нетерпение — причина стольких ошибок — наверняка объясняется природой моего воображения и состоянием нервной системы.
(Я пытаюсь оправдаться: значит, меня все еще немного заботит то, что скажут обо мне после моей смерти. А ведь какие только глупости не говорят о нас другие!)
Я эгоист, который много любил. Я растратил свою нежность, как растратил свои деньги. В моей тепловой машине есть, вероятно, технический изъян, так как она постоянно теряет тепло, которое пропадает в безмерной пустоте. И часто в этом слабом излучении те, кто приближались ко мне, могли на миг согреться.