Мое второе Я
Шрифт:
Однажды она сообразила, что в ее присутствии он стал сбрасывать звонки жены. Потом пропало обручальное кольцо, оставив светлую полоску у основания безымянного пальца. Он красиво ухаживал, с ним было тепло и уютно, и в какой-то момент в Зойкином сердце растаял последний кусочек льда. Был и неприятный период – период его развода. Нет, его жена никаких пакостей не чинила, Зойку не вычисляла: детей у нее с Сашей не было, и они расстались спокойно. Развод состоялся, но еще до него Саша переехал со съемной квартиры, в которой прожил с супругой почти четыре года, в Зойкину, вернее, в квартиру ее отца.
Поженились, родилась Танечка. Был трудный период – Саша оставил преподавательскую работу и начал поиски чего-то более перспективного, интересного для себя. А чего
О, с каким наслаждением Зойка поехала в родной поселок на собственной машине! Она себя еще покажет! Так покажет, что Ирка от зависти удавится, а Никита умрет от горя. Правда, это шальное время оставило в душе Зойки гаденькое ощущение собственной непорядочности и стыда: ладно, на Никиту и Ирку она точила зуб, но подружки-художницы при чем? Зачем перед ними она кичилась тряпками, планами на отпуск, стоимостью своей косметики? Девчонки слушали, хлопали глазами, и потихоньку их компания распалась. И она осталась одна. Вернее, только с мужем и дочкой.
Зойка вынимает из сумки распечатки, и уже с первых строк у нее возникает ощущение, что всю ее, с головы до ног, вываляли в дерьме. Саша говорил ей, что едет в караоке-бар, а сам, оказывается, отправлялся к Марине, чтобы получить «лучший на свете» минет. Боже мой, он звонил Марине даже в годовщину их свадьбы! Он мог инфицировать Зойку чем угодно, даже ВИЧ… Надо сдать анализы… Какой ужас!
С каждой строкой она все глубже погружалась в мир, который всегда подсознательно отталкивала, – в мир бесстыдного флирта. Он и в юности был ей не по душе. Может, где-то это происходило не так, как в их поселке. Она не раз наблюдала его среди гостей на свадьбах, новосельях и даже на похоронах, и очень часто флирт имел продолжение в ближайших кустах или в сарае. Бывало, полюбовников поймают на горячем, и такое начинается… Тут тебе и зубы выбитые, и клочья волос ветер гоняет, и ближайшие друзья разругиваются навеки. А через какое-то время Зойка смотрит – снова те же пары сидят за одним столом, и как будто ничего и не было… Но это все неправильно, потому что не по-человечески. Да, человек – существо полигамное, но ведь не животное же! А самым тошнотворным был для нее Иркин флирт, и Никита на него повелся.
Она переворачивает страницу – их переписку вполне можно использовать в качестве субтитров к фильму с жестким порно. И распечатку телефонных разговоров тоже можно использовать. Вот и разговор на следующее утро после налета – сплошной мат с обеих сторон. Когда он мог с ней разговаривать? После налета они весь день провели дома – убирали, мыли, раны зализывали… Наверное, когда ванну набирал:
Марина: Ты понял, я слов на ветер не бросаю!
Саша: Я понял, что ты редкая сука.
Марина: Да, я редкая сука, но я не шлюха.
Саша: Я тебе этого не прощу!
Марина: И что ты мне сделаешь? Пальчиком погрозишь? Попробуй – и в твой дом снова придут гости.
Саша: Я тебя убью! Я тебя…
Марина: Слушай, ты, придержи язык, а то я подниму плату за оскорбление. Запомни: за все надо платить. И еще запомни: ты неграмотный, хоть и считаешь себя великим психологом. Это ты шлюха, а не я. Твои мозги трахают люди, которых ты ненавидишь, и ты это терпишь. Ты – терпила по жизни. Ты фальшивка, ты поддельный, а я настоящая. Я не шлюха, я куртизанка, и не забывай: куртизанки командовали королями!
Саша: Ты сама виновата. Если б ты не лезла к тому бычаре на моих глазах…
Марина: К кому
Саша: Я считал, у нас отношения.
Марина: Ой, не надо, я то я умру от смеха (смех). Тебе нравится меня трахать, а мне нравятся твои деньги, вот и все отношения!
Фальшивка… Мы кривимся, улавливая фальшь в фильме, – фу-у, плохой фильм. Или в книге – ну и козел же автор! Мы выключаем фильм и закрываем книгу, чтобы больше к ним никогда не возвращаться. Поймав фальшь в человеке, мы перестаем с ним общаться. Но если мы чем-то связаны с этим человеком, то можем закрыть глаза на фальшь. Одно дело, если это ваши родители или дети – их не выбирают. Но если муж, жена? С ними все иначе: да, мы можем выяснить что к чему, можем выслушать их лживые объяснения, и, какими бы они ни были, мы положим эти объяснения в прокрустово ложе собственных пределов допустимого, аккуратненько отсечем то, что нас не устраивает, и отсеченное выбросим. И успокоимся, и будем жить дальше, потому что не хотим смотреть правде в глаза, не хотим нарушать привычный ход вещей, не хотим верить в закон вселенной, что самая маленькая фальшь порождает великий обман и не менее великий самообман. Ну и имущество делить – это такая морока и такие потери!
А что делать, если фальшь внутри тебя? А ничего не делать. Прятать подальше. Зойка знает свои тайны и свою фальшь – каждый человек знает, что у него внутри, но не каждому удается это тщательно прятать. И в каждой семье есть тайны – это так же естественно, как дышать. Есть тайны, которые со временем мы сами раскрываем. Есть такие, которые умирают вместе с нами, – их время никогда не придет. А есть тайны зловонные – сначала незаметно, а потом все сильнее. А потом – бах! – и все вокруг в дерьме.
Вот и она в дерьме. А впереди – развод и раздел имущества. Ох, какие колючие слова – прямо наждак. И этот наждак начинает снимать шелуху вранья с их внешне благополучной семьи.
И с Анны Павловны тоже снимет – ну не любит она Зойку. Сына и внучку обожает, а Зою… А вот тесть – Петр Петрович Гняздо – огорчится: Зойка с ним в нормальных отношениях. Он человек незлобивый, но Степана Сергеевича, выходца из детдома и преподавателя сельской школы, считает ниже себя, доцента, и всячески это подчеркивает. И все понимают: между сватами существует незримая стена. А Зойке смешно, когда родители Саши довольно демонстративно козыряют в присутствии папы знаниями в области симфонической музыки и классической литературы. Папа может им ответить, но не хочет.
– В детдоме мы таким темную устраивали, – спокойно поясняет он Зое, – пусть выпендриваются, меня от этого не убудет.
У папы всегда обитает какая-то животинка – то ворона покалеченная, то голубь, то еж, то кот приблудный, и он всех успешно вылечивает. Еще ребенком он таскал в детский дом всякую живность и получал за это нагоняи от нянечек. Но с Сашкиным отцом, доцентом кафедры внутренних болезней ветеринарного института, он не советуется по поводу лечения. Один раз попытался, но Петр Петрович дал совет таким тоном, что Степан Сергеевич зарекся к нему обращаться, сделав вывод, что у мужика в голове большие комплексы. Догадки подтвердились: Сашкин отец мечтал выучиться на стоматолога, но не набрал баллов и, чтоб не загребли в армию, поступил в ветинститут.
Что было у обоих общего, так это любовь к генеалогии – Петр Петрович своему древу уделял не меньше внимания, чем старинному фарфору. Но то все неодушевленные вещи, а вот его генеалогическое древо буквально дышит жизнью – он знал всех предков по обеим линиям до тысяча семьсот шестьдесят второго года и скорбно качал головой, когда кто-то не знал, кем был его прадед.
– Это неприлично, – сказал он Зойке, когда та призналась, что ничего не знает ни об одном своем прадеде. – Ты должна спрашивать у людей, которые еще живы, из тех, кто их знал. Пойми, это нужно Тане, это важно для нее. Если человек не знает историю своей семьи, он не знает себя, а это непостижимо!