Мое второе Я
Шрифт:
– Сними немедленно эту гадость! – рычит он. – Или сиди дома!
Таня пытается вырвать руку, но у нее ничего не получается. И Зоя понимает – сейчас будет беда. И беда приходит.
– Не сниму! – кричит Таня, и воздух разрезает звонкая оплеуха.
А дальше происходит то, о чем Зойка даже вспоминать не хочет: Саша сорвал с дочки юбку – пуговицы так и посыпались на пол, швырнул на разделочную доску и тут же порезал. Точнее, порубил топориком для мяса. Тани в столовой уже не было – полоснув по отцу взглядом-лезвием, она убежала на второй этаж и больше в этот день не вышла. И ужинать отказалась. Саша недолго топтался у двери ее комнаты, запертой на ключ.
– Таня, давай поговорим как взрослые люди!
Но
Утром, как только Саша уехал на работу, дочка спустилась в столовую и объявила, что уезжает к деду.
– Я отвезу тебя, – предложила Зоя, – у меня сегодня занятия в детском доме.
– Спасибо, не нужно, я поеду на маршрутке.
– Танечка, пожалуйста… Вчера получилась действительно некрасивая ситуация, но у отца сейчас стресс…
– У него всегда стресс! – заорала дочка. – Все, что он вчера сделал, классифицируется как домашнее насилие! Я никогда ему этого не прощу! Никогда! И не смотри на меня так, я знаю, что говорю!
«Да, Таня права: это домашнее насилие, а мне даже в голову не пришло так классифицировать ссору», – думала Зоя, с изумлением глядя на дочь.
Она другая, она из поколения, радикально отличающегося от Зойкиного, воспитанного на старой идеологии, подавляющей в ребенке самоуважение и гордость. Идеология ушла в прошлое, но Зойкино поколение отравить успела.
– Доченька… – начала Зоя и запнулась, – все не так ужасно.
– Все ужасно! Я не останусь здесь ни на минуту! – голос дочки сорвался на фальцет. – Я на все лето уеду, а там… Там посмотрим, может, я останусь у дедушки, там хорошая школа, а вы тут наслаждайтесь бассейном и лужайкой.
– Кстати, неплохая мысль, – ответила Зоя, – дедушка будет рад, он тебя обожает. А как насчет тренировок? В нормальную погоду еще можно ездить, а зимой, в гололед, автобусом? – Посматривая на дочку, Зоя крутилась между холодильником, плитой и столом.
– Многие ездят зимой в гололед автобусом, – отрезала Таня и с грохотом отодвинула стул.
Надменное выражение сохранялось на ее лице до конца завтрака, и атмосфера за столом была такой, будто не Саша вчера устроил скандал, а Зоя.
После завтрака они прошли в гараж к машине, Таня открыла заднюю дверь, а Зойка не пригласила ее на переднее сиденье: не хочешь вперед садиться – не нужно, сзади даже безопасней. За все время, пока они добирались до дедушки (а это почти час в дороге и около часа в супермаркете – Зоя всегда привозит отцу много продуктов: с его больной ногой ему пришлось бы таскать их из магазина не один день), дочь не проронила ни слова. И Зоя не ждала, что Таня, как обычно, будет восхищаться загородными пейзажами, полями с едва взошедшей пшеницей, васильками и маками вдоль дороги, остановками, украшенными керамической мозаикой, что она обязательно сделает замечание насчет трубы ТЭЦ на горизонте, выпускающей черно-серый дым. Как городской ребенок, она всегда трещала без умолку, стоило им покинуть город, фотографировала, просила остановиться, чтобы сделать интересное селфи, а теперь ее молчание убеждало Зойку в том, что они обе наступили на очень острые грабли.
Конечно, Зоя хотела помирить мужа с дочкой, но как это сделать? Саша утром был хмурый, а когда Зоя напомнила, что сегодня у нее занятия в детском доме и она вернется поздно, он с явным недовольством спросил, зачем она ввязалась во все это. Что, не могла преподавать где-то поближе? Мол, на бензин тратит больше, чем зарабатывает, и целый день на все это уходит.
– Мне нравится с ними работать, –
– А мне не нравится, что Таня весь день будет предоставлена самой себе, – огрызнулся Саша. – Ты видишь, что с ней происходит?
– Нет, не вижу. Но вот с тобой действительно что-то происходит, – спокойно возразила Зойка.
– Пожалуйста, не начинай, у меня сегодня тяжелый день.
– Я не начинаю, я констатирую факт. Ты не должен так себя вести, ты не прав и ты это знаешь.
– Я сказал, не начинай!
И муж так сверкнул глазами, что Зоя тут же заткнулась.
Зоя смотрела на дорогу и вспоминала себя маленькой девочкой, той, что наблюдала ссоры между мамой и бабушкой. Той, что плакала и просила их замолчать, но они ее не слушали и год за годом ссорились, можно сказать, насмерть. Вернее, бабушка ругала маму. Это было настоящее домашнее насилие, но тогда об этом никто не говорил, и считалось, раз бабушка ругает, значит, по делу, она же старше. Значит, мама заслужила и обязана молчать, терпеть и слушать. А Зойке так хотелось улыбающихся лиц в доме, смеха и счастья, радостного, по-настоящему доброго утра, тихого семейного вечера! Но ничего этого не было, а было тягучее время между скандалами. Время странное, обманчивое и в детском воображении похожее на желе, но не на то, что мама делала из вишни, а на какое-то грязно-серое. Пришло время, когда Зойка уже не просила бабушку – она ж ее все равно не слушала. Тогда Зое казалось, что после вот этой, только закончившейся ссоры они с мамой точно навсегда уедут, но они не уезжали и снова садились с бабушкой за один стол. Бабушка разговаривала, будто ничего не было, а Зойка недоумевала и страдала: почему мама позволяет так с ней обходиться? И она терпеливо ждала следующей, более страшной ссоры, а вдруг эта ссора будет такой, что терпение мамы лопнет? Новая ссора приходила с теми же криками и теми же словами, но ничего не менялось: мама по-прежнему плакала, бабушка орала. Ссора своей беспощадностью уносила последние крупицы надежды на семейное счастье, и маленькая девочка мечтала о счастье вне дома. И оно пришло…
Военный аэродром остается позади, на развилке Зоя перестроилась и, проехав под пешеходным мостиком, повернула налево. Еще десять минут – и она у ворот родного дома. Папа рад несказанно:
– Зоечка, а я ждал тебя не раньше двух часов! Ой, Танюшка, – он обнимает внучку, – решила деда проведать?
– Я у тебя поживу.
– Правда? Вот здорово! Слушай, вода в реке как парное молоко. Да, приехали твои друзья. Тараса вчера видел, он сдал сессию.
– Тоже мне новость. Тетя Ира позвонила, и ему все оценки поставили.
– Танечка, зачем так говорить? Ты же не знаешь.
– Деда, я знаю, он мне рассказывал, как тетя Ира устраивала его в «юрку».
– Ну ладно…
Степан Сергеевич махнул рукой и пошел к машине, где в багажнике рылась Зойка.
– Давай помогу, – предложил он.
– Папа, мы сами, – мягко ответила она.
– Зоя, – Степан Сергеевич берет пакет, – я хоть и хромой, но мужчина и женщине тяжести носить не позволю. – Опираясь на трость, он направляется к калитке. – Я только из школы пришел, борщ поставил варить. Вы ж, небось, голодные? – крикнул он через плечо.
– Не сильно мы и голодные, – ответила Таня. – Деда, я сначала купаться, а потом поем!
Багажник разгрузили, и Таня помчалась на речку.
– Чего это она такая хмурая? – спросил Степан Сергеевич, высыпая печенье в коробку.
– С Сашей поссорилась.
– Из-за чего?
– Саше ее новая юбка не понравилась.
– А что за юбка?
– Нормальная юбка, кожаная, мы с Таней вместе покупали.
– А что не так с этой юбкой?
– Не знаю, – Зойка пожала плечами, – он говорит, что вульгарная.