Могикане Парижа

Дюма-отец Александр

– Значит, вы принимали участие в Версальском деле. Я узнал это по той поразительной ловкости, с которой была заперта дверь.

– Это какое же Версальское дело? – спросил Жибасье с самым невинным видом.

– Вы в какой именно день приехали в Париж?

– В воскресенье на масленой, так что видел даже, как проводили быка, который был в этом году особенно хорош! Говорят, его откармливали на прекрасных пастбищах долины Ок. Да здесь нет ничего удивительного. Долина Ок расположена в самых благоприятных условиях, с одной стороны она защищена…

– Если вам

все равно, мосье Жибасье, оставим пока долину Ок.

– Очень охотно!

– Скажите-ка лучше, как вы провели воскресенье на масленой?

– Довольно весело, благодарю вас, мосье Жакаль. Мне пришлось встретиться с несколькими старыми приятелями, и мы вдоволь подурачились.

– А в понедельник?

– В понедельник я наносил визиты.

– Визиты?

– Да, несколько официальных и один почетный.

– Это было днем?

– Да, мосье Жакаль, разумеется, днем.

– А вечером?

– Вечером?..

– Ну, да.

– Черт возьми!

– Да в чем же дело?

– Впрочем, разве можно в чем-нибудь отказать своему спасителю… – проговорил Жибасье, как бы про себя.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы желаете, чтобы я поднял перед вами темную завесу моей частной жизни. Хорошо. Для вас я сделаю даже и это. В понедельник, в одиннадцать часов, я…

– Этого не нужно! Оставим тайны вашей частной жизни и будем продолжать.

– Тем лучше для меня.

– Что вы делали во вторник?

– О, я предавался самому невинному удовольствию! Я гулял по эспланаде Консерватории с фальшивым носом.

– Но ведь для этого у вас была особая причина.

– Презрение! Мизантропия и больше ничего! Утром я ходил смотреть на участников маскарада, и они показались мне отвратительными! Увы! Вот исчезает еще один из наших хороших старых обычаев. Я, разумеется, не честолюбив, но будь я префектом полиции…

– Оставим и это и перейдем к вечеру вторника…

– К вечеру вторника?.. А! Мосье Жакаль, вы опять хотите, чтобы я поднял густую завесу с моей частной жизни.

– Вы были в Версале, Жибасье?

– Я этого и не отрицаю.

Жакаль как-то странно улыбнулся.

– Зачем вы туда ездили?

– Чтобы прогуляться.

– Вы? Вы ездили в Версаль гулять?

– Да. Я почему-то очень люблю этот город, полный напоминаний о великих королях; здесь какой-нибудь этакий фонтан, там группа…

– Вы были в Версале не один?

– Да разве человек может быть когда-нибудь на земле совершенно один, мосье Жакаль?

– Послушайте, Жибасье, мне некогда выслушивать все ваши глупости! Вы устраивали похищение молодой девушки из пансиона мадам Демаре?

– Это совершенно верно, мосье Жакаль.

– И в награду за это вы получили те пять тысяч франков, о которых только что говорили?

– Теперь вы и сами видите, что я их не украл, иначе, если бы я уже не был приговорен к каторге на всю жизнь, мне, наверное, прибавили бы еще годиков двадцать.

– Ну, и когда девушка очутилась в руках Лоредана де Вальженеза, что с нею сталось?

– Как! Вы знаете…

– Я вас спрашиваю, что сталось с девушкой после

того, как мадемуазель Сюзанна вам ее выдала.

– О, мосье Жакаль, если мосье Делаво вас потеряет, это будет великой утратой и для него, и для Франции!

– В третий раз спрашиваю вас, Жибасье, что сталось с девушкой?

– О, что касается этого, то я и сам не знаю.

– Обдумывайте хорошенько то, что вы говорите!

– Клянусь вам честью Жибасье, мосье Жакаль, что мы только посадили ее в карету, а после этого я ничего даже не слыхал о ней. Тешу себя надеждой, что теперь молодая чета совершенно счастлива и что, значит, и я содействовал счастью хотя бы двух своих ближних.

– А вы сами, что вы делали после этого дня? Или вы, может быть, и этого не знаете?

– Я стал очень экономен, почтеннейший мосье Жакаль, и, зная, что золотой ключ отпирает все двери, хотел найти себе в этом умном и трудолюбивом городе Париже какое-нибудь почтенное положение.

– Нельзя ли узнать, какое именно?

– Мне хотелось сделаться менялой… Но, к несчастью, у меня не было достаточного капитала, чтобы купить себе хоть полпая в какой-нибудь конторе. Однако в ожидании того, что, может быть, провидению угодно будет милостиво взглянуть и на меня, несчастного, как выражался мой кроткий Габриэль, я стал каждый день бывать на бирже, чтобы посмотреть, как совершались тайны великих дел. Я понял механизм ажиотажа и устыдился, что так понапрасну растратил свою жизнь! Я понял, что зарабатывать на свое существование этим способом неизмеримо легче, чем так, как делал это я. Мало-помалу я перезнакомился со многими почтенными биржевиками, и они, признавая мою смышленость, чуткость и знание дела, стали обращаться ко мне за советами и отдавали мне некоторую долю своих барышей.

– Ну, и это дело вам удалось?

– Удалось настолько, что через месяц у меня было тридцать тысяч франков чистого капитала, т. е., по крайней мере, вчетверо больше того, что я заработал в течение всей моей трудовой жизни! Имея в руках такое состояние, я сделался совершенно честным человеком.

– В таком случае вас, вероятно, теперь совсем узнать нельзя! – вскричал Жакаль.

Он достал из кармана спички и потайной фонарь, зажег его и поднес к лицу Жибасье. Но он был до того перепачкан тиной и кровью, что его было действительно трудно узнать.

Часть VIII

I. Жакаль открывает шестьдесят лиц

Жакаль с минуту смотрел на каторжника. Он испытывал видимое удовольствие, сидя против этого искусного игрока с четырьмя тузами в руке.

– Мне, в самом деле, нравится ваше благородное лицо, Жибасье. Годы, как легкие тени, пронеслись, не оставив на нем ни малейшего следа. Но здесь такой мрак, сделайте одолжение, подержите свечу и посветите: мне нужно написать несколько слов.