Могикане Парижа
Шрифт:
X. Отъезд
Коломбо решил, что уедет на следующий день вечером.
Объяснение с Кармелитой было чрезвычайно тягостно.
Она сидела у себя и работала, когда к ней вошли Коломбо с Камиллом.
Все трое как-то странно молчали. Молодые люди с усилием переводили дыхание, но девушка дышала ровно и была спокойна.
Кармелита была удивлена этим странным молчанием и только что собралась спросить, что оно выражает, как Коломбо грустно проговорил:
– Я уезжаю,
Она вздрогнула и быстро подняла голову.
– Как уезжаете?
– Да, нужно ехать.
– Куда же?
– В Бретань.
– В Бретань? Это почему же? Ведь каникулы начнутся только через месяц.
– Так нужно, Кармелита.
Девушка пристально посмотрела ему в лицо.
– Нужно? – повторила она.
Коломбо собрал все свои силы, чтобы произнести ложь, которую задумал еще накануне.
– Этого желает мой отец, – ответил он.
Но губы честного бретонца так не привыкли ко лжи, что он скорее пробормотал, чем проговорил эти слова.
– Так вы уезжаете!.. А что же будет со мною!? – сказала девушка грустно и с прелестным эгоизмом.
У Коломбо замерло сердце. Он побледнел, как мертвец.
Камилл, напротив, вспыхнул.
– Ведь вы знаете, Кармелита, – сказал Коломбо – в человеческом языке есть слово, о которое разбиваются все наши надежды и желания, и слово это: надо.
Он произнес эти слова с такой твердостью, будто их проговорила сама судьба.
Кармелита опустила голову.
Оба молодых человека видели, как на работу, бывшую у нее в руках, потекли слезы.
Тогда в душе бретонца поднялась тяжелая борьба. Камилл по лицу его видел, как сильно он страдал. Может быть, он даже не выдержал бы, упал перед Кармелитой на колени и признался ей во всем. Но в это время Камилл положил ему руку на плечо и проговорил:
– Коломбо, милейший друг, ради бога, не уезжай!
Эти слова вернули Коломбо всю его твердость.
Камилл знал, что делал и какое влияние произведут его слова на сердце друга.
Большего он не сказал потому, что то, чего он хотел, было достигнуто и этими немногими словами.
Вечер прошел грустно.
Только в самую минуту расставания молодые люди заглянули каждый в свое сердце.
Коломбо понял, что любит Кармелиту непреодолимой, страстной любовью. Вырвать эту любовь из своего сердца значило для него все равно, что вырвать и сердце из груди.
Кармелита тоже поняла, как серьезно и сильно любит она Коломбо. Но когда ночью, среди своих девичьих раздумий она стала размышлять о браке, которым, по ее мнению, должны увенчаться все такие отношения, ей вдруг представился вопрос: позволит ли старый гордый граф, чтобы его сын женился на скромной девушке без гром кого имени.
Отец ее действительно погиб на поле битвы в чине капитана. Но эпоха Реставрации
Прежде всего ей пришло в голову, что отец Коломбо узнал о том, в какой дружбе они живут, и вызвал сына, чтобы положить этому конец. Мысль эта возмутила гордость девушки, и она решила больше ни о чем не спрашивать.
Последние часы перед разлукой прошли еще грустнее. У каждого из троих друзей не раз замирали слова на гу бах, а на глаза набегали слезы.
Но даже и в эти мучительные часы бретонец ни одним взглядом не выдал душившей его страсти. Он, как молодой спартанец, не переставал улыбаться. Правда только, что улыбка эта была грустная.
Наконец, настал и самый час отъезда. Коломбо дружески поцеловал Кармелиту в побледневшие и влажные губы и ушел вместе с торопившим его Камиллом.
Креол хотел проводить друга до дилижанса.
В зале для пассажиров Коломбо еще раз отвел Камилла в сторону и заставил поклясться, что он станет уважать девушку, которой предстоит быть его женой, до самой их свадьбы.
Камилл с жаром повторил свою клятву, вернулся на улицу Св. Якова и застал Кармелиту в слезах.
Коломбо, уезжая, не сказал, когда вернется и даже вернется ли когда-нибудь. А между тем она так привыкла к его покровительству, так боялась остаться совершенно одна в мире, так мало доверяла рассудительности легкомысленного Камилла, что отъезд серьезного бретонца привел ее в истинное отчаяние.
Когда к ней вошел Камилл, она горько плакала.
При звуке его шагов она подняла голову, но только затем, чтобы взглянуть, не вернулся ли Коломбо.
Увидев, что он один, она снова зарыдала.
Камилл несколько минут стоял в дверях молча. Он понял, что был для девушки гораздо менее дорог, чем рассчитывал. Следовательно, нужно говорить с нею теперь не о себе, а о друге, сообразил он.
– Коломбо поручил мне передать вам уверение в его неизменной дружбе, – проговорил он вслух.
– Что это за дружба! – сумрачно возразила она. – Хороша дружба, которую можно и завязывать, и разрывать, как вздумается! Если бы мне пришлось уезжать, я сказала бы об этом своим друзьям заранее, а не от правилась бы так, вдруг, без предупреждения.
Она забыла или делала вид, что забывает слова Коломбо о письме старого графа.
Камилл понял, что происходит в сердце девушки, осознал все выгоды, которые представляет ему такое ее настроение, если он им воспользуется. Но Коломбо мог написать Кармелите, и тогда ложь его обнаружится, а он знал, что девушка эта простит ему все, только не ложь.