Могикане Парижа
Шрифт:
Казалось, между ней и ее любовником прошла тень женщины.
Камилл отвел Кармелиту в ее комнату и закрыл окно: ночи становились холодные. Кармелита просидела 5 часов у открытого окна и не заметила свежести воздуха. Камилл бросился к ее ногам.
– Вот, – сказал он, – что случилось. Вообрази, я встретил в Париже двух креолов с Мартиники, двух моих друзей, которых я не видел… не сумею сказать тебе, с каких пор. Мы говорили о нашей чудной стране, где ты скоро поселишься, говорили о тебе…
– Обо мне? – спросила Кармелита,
– Разумеется, о тебе. Разве я могу говорить о чем-либо другом?. Я, конечно, не назвал тебя. Они отправились со мной за покупками, но с условием, что я пообедаю с ними и пойду в оперу… Ты знаешь, ты и музы ка – единственные мои страсти… Ах, отчего тебя не было там, ты бы провела время очень весело.
Кармелита сделала неопределенное движение бровями.
– Я не была там, – сказала она, – но я не скучала: я ждала тебя.
– Ты просто ангел!
И Камилл снова горячо поцеловал Кармелиту.
Он заметил, что его слова не производят желаемого действия, но он упорствовал, возвращался к тем подробностям, которые должны были придать его рассказу больше достоверности. Кармелита уже не понимала смысла его речей, а слышала одни слова. Она улыбалась, качала головой и отвечала односложно; она так же мало сознавала, что отвечала, как и то, что говорил Камилл.
Пробило два часа, Кармелита вздрогнула.
– Два часа! – сказала она. – Вы устали, мой друг, я также. Ступайте к себе и оставьте меня. Завтра вы расскажете мне все, что не успели рассказать сегодня. Я уверена, что с вами не случилось ничего дурного, и я счастлива.
Камилл уже некоторое время чувствовал себя неловко: он не знал, уйти ему или остаться.
– Ты прогоняешь меня, злая? – сказал он. – Ты дуешься.
– Я? – спросила удивленно Кармелита. – Отчего же я буду дуться на тебя?
– Почем я знаю? Каприз!
– Действительно! – сказала Кармелита с печальной улыбкой. – Может быть, я и капризна, Камилл. Я постараюсь исправить этот недостаток… До завтра.
Камилл поцеловал Кармелиту, которая как будто окаменела, и вышел. Едва закрылась за ним дверь, как слова, которые так долго не могла она выговорить, сорвались у нее.
– Я задыхаюсь, – сказала она.
Она снова открыла окно и села в том же положении, в каком сидела в ожидании Камилла. Так просидела она неподвижно до самого утра.
При первых утренних лучах она вздрогнула, как будто только теперь заметила, который час, подняла свои чудные глаза к небу, вздохнула и легла в постель.
Это было первое облачко на светлом небе совместной жизни молодых людей.
Камилл сказал Кармелите, что он успел закупить только половину нужных вещей, но он решительно ничего не купил. Следовательно, было крайне необходимо снова отправиться в Париж. И Камилл поехал.
На этот раз он исполнил все поручения и вернулся рано.
Кармелита не ждала его у окна, она гуляла в саду, в той его части, где возвышалась
С этого дня отлучки Камилла стали чаще и чаще, и Кармелита по снисходительности, скажем лучше, по беспечности, скорее, уговаривала его, чем удерживала.
Скоро эти поездки в Париж стали так часто повторяться, что его присутствие дома было исключением.
Сегодня были бега на Марсовом поле, на другой день – первое представление новой оперы, на третий – петушиный бой. Правда, Камилл каждый раз говорил Кармелите: «Хочешь ехать со мной, моя милая?», на что Кармелита каждый раз отвечала: «Благодарю».
И Камилл отправлялся один.
В одну из его отлучек кто-то позвонил утром. Кармелита слышала звонок, но он не заставлял ее более вздрагивать. Когда позвонили во второй раз, она приподняла занавеску и посмотрела, кто звонит. Она вскрикнула: у подъезда стоял Коломбо.
Ей чуть не сделалось дурно.
Она выбежала в прихожую и крикнула встретившейся ей садовнице:
– Нанетта, проводите этого господина во флигель в саду.
Затем она закрыла дверь, повернула ключ, дрожа задвинула задвижку и села или, вернее, упала на диван.
Это был Коломбо!
Коломбо писал Камиллу со свойственной ему аккуратностью, но так как с отъезда бретонца Камилл ни разу не был на улице Св. Якова, то письма Коломбо так и лежали у Марии-Анны.
Камилл, не получая писем, не счел нужным писать своему старинному другу по гимназии. К тому же он старался, насколько то было возможно, не думать о Коломбо, который напоминал ему об измене дружбе, о нарушенном обещании.
Молчание Камилла беспокоило даже и мало склонного к подозрению бретонца. Дело в том, что он воображал, что дикие красоты его родины благотворно подействовали на его душу.
Однажды он сказал себе: «Я выздоровел, я снова могу приняться за изучение права. Кстати, посмотрю, что поделывают Камилл и Кармелита».
Он приехал в Париж и нанял экипаж, чтобы скорее доехать до улицы Сен-Жак. Было семь часов утра. Он, конечно, застанет Камилла еще в кровати: он был ленив, как креол. А Кармелита будет уже на ногах; он помнил, что она вставала, как птичка, рано и приветствовала пением первый проблеск света, первый луч солнца.
Когда он подъезжал к улице Сен-Жак, сердце у него билось, голова пылала. Мария-Анна видела, как он вышел из экипажа.
– Да это господин Коломбо! – сказала она. – Куда идете вы?
Коломбо сразу остановился.
– Куда я иду? – ответил он. – Да к себе, к Камиллу.
– Господин Камилл давным-давно переехал отсюда!
– Переехал? – повторил Коломбо. – А Кармелита, – произнес он с усилием, – тоже переехала? Куда отправились они?
– Муж скажет вам, он знает. Шант-Лиля, прачка, может сказать вам тоже.
Коломбо прислонился к стене, чтобы не упасть.
– Дайте мне ключ от моей комнаты, – сказал он.