Могильный червь
Шрифт:
– О, но это так.
– Ты совершенно одержим ею, - сказала ему Элиза.
– Сначала тебе нравилось, когда она тебя боялась. Но тебе еще больше понравилось, когда она начала угрожать тебе. Она свирепая, злая и неконтролируемая. Тебе это нравится. Она тебе нравится, потому что она будет доминировать над тобой.
– Я ей не позволю.
– У тебя не будет выбора. Она намного сильнее тебя. Ты втянут в ее паутину, нo она высосет из тебя кровь.
– Нет.
– Тебе нравится, когда тобой командуют. Тебе нравится подчиняться.
–
– Но это правда. Мать доминировала над тобой, когда ты был мальчиком, и она все еще доминирует над тобой из могилы.
– Это неправда. Это неправда. Я ненавижу эту старую ведьму. Я всегда ненавидел эту старую ведьму. Я всегда хотел, чтобы она умерла. Скулила, кричала, дисциплинировала, причиняла боль... она не была матерью. Просто ведьма. Гнилая чертова ведьма.
– Она забрала твою душу, Генри.
– Нет...
– Она владеет тобой, - сказала Элиза.
– Ее мертвый разум кричит в твоей голове. Она заставляет тебя что-то делать. Ужасные вещи.
– Нет!
(не слушай, Генри, не слушай эту шлюху! маме виднее! мама всегда знает лучше всех! послушай мой голос... ПОСЛУШАЙ ЕГО!)
– Сражайся с ней, Генри, - сказала Элиза, - или она уничтожит тебя.
(ШЛЮХА! ШЛЮХА! ЛЖИВАЯ ГРЯЗНАЯ ШЛЮХА!)
– Пожалуйста, - всхлипнул Генри.
(пожалуйста, говорит испуганный маленький мальчик! пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! не слушай эту шлюху!)
– Заткнись. Я не буду слушать.
(ты слушаешь свою мать, Генри, мама знает лучше, когда все будет сделано, ты придешь ко мне, и я буду ждать, я раздвину для тебя ноги и...)
Генри издал болезненный, пронзительный крик, который эхом разнесся по тишине дома. Иногда это был единственный способ выбросить ее из головы, заставить ее мысли вернуться в могилу, где им и место.
– Она ушла?
– Да... да. Давай не будем об этом говорить. Пожалуйста, давай не будем об этом говорить.
Но Элиза была в ударе, и когда это происходило, ни небо, ни земля не могли заставить ее замолчать:
– Ты помнишь, как умер отец?
– Нет.
В окно просачивался луч бледного лунного света. Элиза смотрела на него. Она улыбалась, как кожаная маска.
– Да, помнишь. Ты помнишь, что ты сделал?
– Генри прижал руки к ушам, потому что не хотел этого слышать. Он не хотел вспоминать. Но Элиза ничего этого не хотела. Он слушал маму Роуз...
– Бедная бледная и встревоженная мама Роуз с черным сердцем. Злая, как зеленоглазая кошка. Ее тронули за живое, как тронули за живое всю ее семью, Генри. Она так беспокоилась о тебе, прячась на кладбище. Лежала с штуками, с которыми не должна была лежать. Вот почему она привела тебя в свою комнату и показала тебе вещи...
– Не надо, Элиза, - сказал Генри, чуть не плача.
– Ты же сказала, что не будешь.
– ...но я должна, Генри. Для твоего же блага. Я пряталась
Запах лаванды и масла, влага, глубокая темная влага. Двигаясь вместе в ритме, толкаясь глубже, тяжело дыша, задыхаясь. Грязные части скользят по грязным частям, проникают, пронзают ее. Ее горячее дыхание у его уха. Потом зубы. Острые. Пронзающие. Проливающие кровь. Ее глаза закатились. Скрежет зубов. Чресла колотятся все сильнее и сильнее.
Все ближе.
О, я уже почти.
Она кричала, ее лицо корчилось звериными гримасами в тусклом свете свечей, тело напрягалось, мышцы напрягались, спина выгибалась, обвисшие груди дрожали.
Она впивается зубами ему в горло.
Впивается ногтями ему в спину.
Сосок у него во рту, он кусает его до тех пор, пока не течет кровь.
Когда наступает кульминация, когда потеющие тела содрогаются, третий человек в комнате содрогается вместе с ними, убирая от себя блестящие пальцы.
– Да, - говорит тетя Лили.
– Как вкусно.
Нет, Генри больше ничего не вспомнит. Он отказывается. Все это было дурным сном. На самом деле этого не не было. Ничего из этого на самом деле не произошло.
– Но я помню, - сказала Элиза.
– Я все слышала. От этого мне стало жарко внутри. Вот почему я привела тебя ночью в свою комнату. Чтобы ты воткнул в меня член. Втыкал его в меня везде. Мне было так хорошо, Генри, так хорошо.
– Ты плакала. Тебе это не понравилось.
– Я плакала, потому что хотела этого так сильно, как хочу сейчас. Пожалуйста, Генри, - oн двинулся к ней, как насекомое, рассматривающее лист, чтобы взобраться на него.
– Да, именно так. На меня сверху. О... о... о... заставь его войти туда, заставь его войти... а-а-а-ав-в-в-в... да... да... продолжай делать это... продолжай делать это... о, это так приятно...
– Не кричи, - проворчал Генри, входя в нее все сильнее и сильнее.
– Не кричи, или я тебя укушу... Я вонжу в тебя свои зубы...
Элиза начала кричать.
Генри впился зубами в ее горло, разрывая плоть, пока она не заполнила его рот, и он почувствовал вкус ее серой пыли, сухое мясо распалось во рту.
– Да... о-о-о-о-ох-х-х-х... да...
Он кончил и скатился с нее, тяжело дыша.
– Теперь они узнают. Знаешь, они нас слушают.
Элиза хихикнула со звуком, похожим на скрежет вилки.
– Пусть слушают. Но девушка...
– Да?
– Ты должен отпустить ее.
– Нет...
– Отпусти ее. Отпусти ее.